Ненавистная любовь и любимая служба в XIX веке

Внимательно посмотрел на жандармов, высказался шепотом:

— Прошу прощения, что не представился. Действительный статский советник светлейший князь Долгорукий. Кто у вас старший?

Из числа жандармов выдвинулся один сравнительно невысокий, но такой представительный, что Константин Николаевич только по лбу себя не стукнул: «Во балда!». Тот с достоинством представился:

— Ротмистров Балашов Юрий Венедиктович, ваше сиятельство. Нас о вашем присутствии предупредили граф Бенкендорф и приказали обязательно беспрекословно подчиняться.

Мгм, граф Александр Христофорович все-таки по годам мудр и предусмотрителен! Зря он о нем подозревал, оставил следы. Увидев, что ротмистр явно не все сказал, повелительно разрешил:

— Говорите уже, Юрий Венедиктович, не укушу ненароком!

— Нас также предупредили, что вы будете лезть вперед. Велено было не пускать ни в коем случае!

Князь спесиво поднял подбородок:

— Спасибо, что сказали, ротмистр. Только мы, Долгорукие, никогда не прятались за спины подчиненных! Разрешаю вам сообщить об этом разговоре. Впрочем, я сам обязательно попеняю графу о такой, так сказать, заботе.

Он еще раз внимательно оглядел жандармов:

— Поскольку вы меня знаете, надо ли вам говорить о железной субординации и об обязательной дисциплине?

— Никак нет, ваше сиятельство! — вздохнув, сказал за всех Балашов, — мы во веем вашем распоряжении!

Да уж, ему сейчас не позавидуешь. Куча высоких начальников, все приказывают в полном понимании, что именно он во всем прав. И попробуй не подчинись, сожрут, как жиденького!

Князь посмотрел на него уже в некотором раздражении:

— Ротмистр! Во-первых, мне не очень нравится, когда по делам службы начинают мешать всякие чувства. А тут все просто, я — начальник, вы — мои подчиненные. Ясно?

— Так точно! — на это раз хором ответили жандармы, — рады вам стараться, ваше сиятельство.

— Ну и хватит, — больше себе, чем им сказал князь, — еще раз напоминаю для особо тупых и умных. Здесь, чует мое сердце, точно есть ружья. Не подпадайте под их прицел!

Подождав, пока жандармы скажут сакраментальное: «Так точно, ваше сиятельство, будем рады стараться!», лишь мотнул, и уже служебно четко и сухо приказал:

— Ротмистр, пятеро жандармов с ружьями оставите у входа в лаз. Сами останетесь с ними.

Балашов четко подтвердил, что все понятно. И только князь похвалил его про себя, какой понятливый подчиненный ему достался, как ротмистр добавил:

— Ваше сиятельство, а позволите мне лучше с вами идти?

Долгорукий неприятно удивился и выразительно посмотрел на него, но офицер лишь пояснил, что внизу будет явно тихо и скучно, тогда как с князем обязательно шумно и драчливо. А потом, — дополнительно сказал он, — у жандармов, вооруженных ружьями, есть свой старший, который, скорее всего, и так сумеет справится. Люди все опытные, пообвыкшие.

«Да уж, — подумал Константин Николаевич, — а ротмистр-то хоть попался говорливым, но весьма умным. И, кстати, своих подчиненных явно знает лучше, чем я. Пусть его, послушаем».

— Хорошо, — согласился князь, но с такой интонацией, что подчиненным лучше бы с ним больше не спорить. Ибо могло это могло стоить карьеры, а то, Бог весть (!), жизни. Про князя многое говорили неприятное, а с учетом его знатности и кто была его жена, это хотя бы часть могло бы быть правдивым.

Балашов был сметлив. Будучи человеком простым, из питерских мещан, он своей головой пробил место офицера и дворянство. Князю Долгорукому он быстро показал свою полезность, и как человек, и как жандармский офицер — старший группы захвата.

«Что делать, — мысленно философствовал князь, поднимаясь наверх, в чердак, — в жизни всякие бывают и ротмистр еще не самый гадкий представитель рода человеческого. Лишь бы не мешал, а, по возможности, помогал. И все будет хорошо».

Чердак воровской шайки ожидаемо оказался богатым. Все, что «праведным трудом» было наворовано и награблено, оказывалось, так или иначе, здесь. Чердак только казался ветхим и продырявленным, сбитым любым дуновением ветра. Изнутри оказалось, насколько это было видно из под богатого груза, что помещение постоянно латается, насколько это было возможно: дранки или латки меняются и из-за этого крыша, вопреки чаянию, не дырявая, стойки чердака и доски свежие и крепкие. И жандармы, хоть и сухощавые и относительно легкие, но все-таки взрослые мужчины с массой 5–6 пудов весом каждый, ходили с трудом. А то ведь могли запросто получить или куском ветхой стены по голове, или сам провалится сквозь в данном случае пол, бывший вообще-то потолком.

А вот людей тут не было. Хотя опытные жандармы, не говоря уж о князе с его громадным опытом, легко видели следы недавней деятельности людей. И стертая пыль — целенаправленно удаленной влажной тряпкой и нечаянно рукавом или подолом верхней одежды. И перенесенный груз в виде штук сукна и хлопковой ткани. И, наконец, свежий ремонт по дереву.

Но сегодняшние, свежайшие следы отсутствовали. И это понятно почему. Сначала было очень рано и уголовники, как люди пьющие и встающие поздно, просто не успели, потом пришли жандармы и хозяйственные хлопоты стали не с руки.

Короче, делать здесь пока было нечего. Князь некоторое время не мешал Балашову, педантично, но довольно быстро обыскивающий вместе со своими людьми. Но потом, когда очень некстати раздались выстрелы оставленных внизу жандармов, вся команда побыстрее поспешила вниз, к лазу из подполья.

Там еще пахло сгоревшим порохом, но хозяев не было видно. Старший команды «огневой поддержки», кажется, унтер-офицер Прохоров, возбужденно сказал:

— Где-то человек пять, не меньше, пытались вылезти. Увидели нас, скрылись обратно в подполье. Стреляли уже вдогонку. Да куда там, резвые больно, а в под полу темно. Попали или нет, даже не знаю.

Князь вдохнул. Попали — не попали, а лезть в подполье надо было немедленно, пока те не успокоились. Иначе успокоятся, и будет им «сражение под Марной. Подземный вариант». С убитыми и ранеными с обеих сторон. Уголовников-то ладно, не жалко. Всю жизнь к тому шли. А вот жандармов — в большинстве молодых, еще и не проживших людей, было печально.

— Свет есть? — несколько непонятно спросил князь. Прохоров, однако, его понял, протянул найденную в избе небольшую лампадку.

«Явно с красного угла взяли, из под икон, — не злобливо подумал Константин Николаевич, — креста на них нет».

Впрочем, светлый Бог и грязные, темные бандюги совершенно не связывались не только у нерелигиозного попаданца XXI века, но и более верящих в Христа аборигенов. Никто даже не поморщился.

И потому Долгорукий без паузы зажег фитиль лампадки и полез в подполье. Эту странность он раскопает сам!

— Ваше сиятельство! — сразу немедленно ожил ротмистр Балашов, — куда же вы пошли? Туда пока нельзя!

Он хотел сказать, что на эту рискованную вылазку есть простые жандармы, которых хотя и жалко, но это их обычная жизнь. А вот если хотя бы ранят и даже, не дай Бог, убьют следователя самого императора всероссийского, дай ему Всевышний долгих лет жизни, то и для него самого, и всех остальных не только карьера накроется, но и спокойная жизнь будет под вопросом.