Ненавижу тебя, Розали Прайс

– Убирайся, – полушепотом говорю я, но чувствую, как руки сотрясаются от того самого чудовища, который затуманил мой рассудок. Ревностно смотрю на него со злобой, не соображая, почему она хочет видеть его, а не меня. Она же ей никто!

– Нильс, – Гарри пытается дотронуться до моего плеча, но я отхожу, разворачиваясь к нему своим лицом. Я явно забываю о том контроле, о котором вспоминал. Он просто исчезает, не понимая, какого черта именно он.

– Убирайся! – оглушенным ором, который яро рвался наружу, вылетает на моего друга, который растерялся. Не знаю, что я подразумеваю под этим словом, и куда его посылаю, значительно ненавижу его за то, что он идет к ней, а не я. Понимаю, что он не менее ошарашен, как я. Знаю, что он сам ничего не понимает, но ничего не могу поделать. Зависть душит меня с ревностью и не осознанием того, что произошло. Я сижу тут, живу в этой больнице, а она зовет вместо меня Гарри!

Он не двигается, а я уже понимаю, что руки чешутся, желая что-то сотворить дьявольское. Дыхание напрочь сбитое, и я неуравновешенно смотрю, как к нам поспешила медсестра, которая сидела до этого и из далека наблюдала за нами.

Срываясь с места, хватаю свою курточку. Я ухожу сам, пытаясь побороть в себе эту ненависть, жуткую ярость, злобу на все, что я вижу перед собой, что чувствую.

– Нильс, – раздается мое имя, а я не обращаю внимания. – Нильс! – Гарри пытается привлечь мое внимание, но я не даю ему этого, ускоряя шаг и почти выбегая из этой чертового заведения с ужасным запахом.

Хочется исчезнуть отсюда, быстро, мгновенно. Мысли путаются, и как только в лицо ударяет порыв ветра я глубоко дышу, так часто, как только можно. Мне становится мгновенно плохо, в глазах мутнеет, ноги подкашиваются.

От потери равновесия из-за слабости, я скольжу по ступенькам, удерживаясь за перила, присев на холодные ступени, чувствуя эту горечь, эту слабость в себе из-за нее. Не понимая. Ни черта не понимаю, и это меня раздирает из внутри!

– Сэр, давайте я вам помогу. Вам плохо? Что у вас болит? – рядом со мной оказывается какой-то парень в белом халате, хватая меня за плечи, но я бойко их сбрасываю.

– Отвали от меня, – фыркаю я, оттолкнув его. Тот в свою очередь не понимая, что лучше оставить меня, вновь приближается, вглядываясь в мои глаза.

– У вас шок, дайте я посмотрю, – заключает он, доставая из кармана на груди фонарик и направляя мне его в глаза. Дыхание замерло, сердце остановилось. Мои пальцы вновь в кулаках, а я, больше не контролируя себя, набрасываюсь на этого недоумка, распуская кулаки в воздухе, оставляя удары на его лице от вторжения в мое личное пространство, где я находился со своим чудовищем наедине, и которое обратило внимание на этого парня.

Кровь, чьи-то крики и ужас в его глазах. Я потерял себя мгновенно, забывая, кем я был и что делал. Я только выпускал пар, с наступившей катастрофой для ближайшего окружения.

Комментарий к Часть 66

Эх… как-то печально все получается -.-

========== Часть 67 ==========

POV Rosalie Price

Боль. Жгучая, резкая, такая, что пробудила мое сознание, когда я простонала что-то невнятное, неизвестное мне. Пошевелившись на мягкой постели, я открываю глаза. Слезы рекой скатились по щекам, а дыхание трудно выбилось из меня. Мой взгляд погружен в белый потолок, а тело совсем отказывается подчиняться мне.

Я не могу подняться. Страх, который сковывает мое сердце, заставляет перевернуться, этим самым задав мне еще больше боли. Там, сзади. Все всполохнуло, словно меня пронзили тысячи лезвий. Изо рта вырвался не стон боли, а настоящий крик, когда я, задыхаясь от этого чувства, взмолилась.

Вокруг пиликают эти ужасные аппараты, руки адски дрожат, а на левой руке, в вене находится игла, вливая в меня через капельницу жидкость. Где я? Что это?

Сил нет. Тошнит. Очень тошнит, словно я сейчас выверну свой желудок наизнанку. Мне плохо.

От бессилия, откинувшись обратно на кровать, с горла вновь прорезался крик, хриплый, совсем сиплый и умоляющий помощи. Мне больно, мне ужасно больно. За что? За что мне так больно?..

Около меня оказываются несколько женщин, они говорят, и говорят, но я не слышу. В ушах шум, в глазах слезы и воспоминания, которые резво запеленают реальность. Помню все, помню и окунаюсь в то прошедшее, когда мне больно. Мне страшно. Я не хочу тут находиться. Мне страшно, очень страшно. Они прикасаются, и мне больно.

Их руки трогают меня, они касаются спины, и я шиплю. Вновь крик, мои руки обретают силу, и я отталкиваюсь, пытаясь нанести вред этим женщинам, лишь бы они меня не касались. Мне же больно!

— О, милая, потерпи. Сейчас вколю тебе обезболивающее, и все пройдет. Потерпи.

Но я не могу остановить себя, задыхаясь. Одна из них, которая стояла сзади, приподнимает больничную рубашку на плече, быстро запуская в кожу иглу. Я выворачиваюсь в руках второй женщины, которая что-то говорит, но я своим криком затыкаю ее. Мой живот. Там так сильно болит, там все горит не меньше, чем на спине.

— Тише, милая, ложись, давай, — они вдвоем укладывают меня на место, пока третья приподнимает одеяло, невозмутимо глядя на мой живот. Я опускаю взгляд, замечая, как из-под бинта сочится еле-еле заметные струйки крови. Господи, что это?

— Подай мне антисептик и бинты. Рана еще не затянулась, шов расходиться, — проговаривает одна из них, снимая прежнюю повязку. Я прикрываю глаза, пытаясь овладеть собой, но мне не позволяет эта жгучая боль, она такая сильная, что незамедлительно искажает тело пуще прежнего. В белоснежную комнату заходит мужчина средних лет, и я с дрожащим и гневным взглядом смотрю на него, сдерживая крики и стоны от болезненных ощущений.

— Лейла, как у вас тут дела? — обращается он одной из женщин, и та, которая делала мне укол, отчитывается.

— Очнулась, как видите. Я дала обезболивающее, раны ее еще не зажили. Вырывалась, открылись швы на животе.

Третья женщина, которая быстро и умело уже обматывала рану бинтом, покосилась на доктора, сказав, что заканчивает. Мои пальцы рук грубо сжимают одеяло и постель, когда доктор подходит со стороны капельницы и легко улыбается, как бы дружелюбно.

— Я вытащу это, — говорит он, аккуратно вытаскивая из вены иглу, и прикладывая ватку. Чтобы он не трогал меня, я сама загибаю руку, прежде сделает это доктор. — Вы свободны, — говорит мужчина медсестрам, и присаживается на стул у кровати.

Я чувствую, как по телу проходит моментальная легкость и некоторая слабость, и я прикрываю глаза. Спина отпускает боль, но ее осадок все еще саднит и эту боль не убрать. Как будто режут, жгут, издеваются. Больно, ужасно больно до черных точек перед глазами

— Я доктор Пирс, твой лечащий доктор. Поставлю тебя в известность, что ты поступила к нам в начало двенадцатого ночи, с неделю назад. Ожоги на спине, рана в нижней части живота у бедра, жизненно-важные органы не задеты, — читает он с листа бумаги, часто поглядывая на мой обескураживающий вид.