Ненавижу тебя, Розали Прайс

— Давай, ешь.

Бабушка уже запихивает мне в рот кусок мясной котлеты, когда я нахмуриваюсь. Я совсем запуталась в своих мыслях и чувствах. Я ждала спасения, я ждала свободы, я ждала новой жизни, а взамен ничего не получила, только потеряла. Не могу так, больно и страшно…даже глядя на бабушку, вспоминаю то, что было, то, как я страдала и то, как все повернулось. Слезы, они стоят у меня перед глазами.

В палату незаметно проскальзывает Пирс, пока бабушка продолжает меня кормить.

— Я хочу увидеть его, — тихо, совсем беззвучно произношу я. Бабушка хмурит брови и отводит взгляд, а Пирс застрял в дверях.

— Хорошо, позовите его.

— Кого? — недоуменно поддал голос доктор. — Мистера Веркоохена?

Но я нервно качаю головой. Только не его, не сейчас, не сегодня. Жмурю глаза, и прикрываю рот рукой. Пирс оказывается около меня, а я чувствую, как крутит внутри мой живот, а в следующие мгновенье все, что я ела, оказывается на подносе, который подставил Пирс.

— Так… Так, успокойся и не волнуйся. Это нормальная реакция на еду, в твоем состоянии…

Но реакция была не на еду. Я не чувствовала тошноты до этого имя, которое было произнесено в слух. Я не нервничала до этого, я была расслаблена. Руки сжимают постель в калак, зубы стучат друг об друга, тело трясет и меня резко знобит.

Доктор убирает поднос в сторону, вынимая следом из тумбы плед, накидывая мне на плечи. Бегло бегает взглядом по палате, а за тем, увидев открытое окно, спешит его закрыть. Но мне плохо из-за другого… мне плохо из-за него. Мне плохо от всего, что было, мне только плохо… Так сильно, так страшно, так больно и холодно.

— Что с ней? — бабушка невольно вскрикивает.

— Что вы с ней обсуждали?

— Ничего. Совсем ничего. Она была в порядке! — кричит она, а Пирс шикает.

— Розали, все хорошо? Ты можешь сказать, что у тебя болит?

Я качаю головой. Со мной все в порядке, все в порядке… Я порядке.

— Только Гарри. Пожалуйста, — шепчу я, когда губы дрожат, а он сильнее укутывает меня в плед.

— Гарри Стайлса? — уточняет Пирс, я слабо киваю. Он выпрямляется и быстро выходит из комнаты.

— О, как же ты… О, Роуз, — мямлит бабушка, дотронувшись к моей руке и которую я быстро вырываю, пряча под плед. Мне не хочется быть грубой с ней, мне не хочется ее расстраивать, но так получается, и она, поджав губы, отворачивается к окну, проливая новые слезы. От этого мне становится только хуже.

Пирс возвращается, прикрывая двери.

— Нам надо обсудить еще одно дело, — замялся доктор, а позже подошел к больничной койке. Бабушка даже не повернулась, только шмыгнула носом.

— Я хочу, чтобы вы наняли ей психотерапевта, — резко выговаривает бабушка, повернувшись к Пирсу, но не ко мне. — Сегодня же, доктор. Я не желаю, чтобы моя внучка шарахалась от каждого человека, как от огня!

Пирс смотрит на меня, и незаметно кивает моей бабушке, но это не стает незамеченным для меня.

— Нет, — перечу я, и впервые мог голос был громок, уверен, но все еще дрожащий. Я не позволю незнакомому человеку вытаскивать из меня боль, не в это раз, бабушка. Ничего не изменится. Я знаю, что в порядке. Просто мне нужно время.

— Розали, тебе это нужно! — указывает мне бабушка, и тут же грозит пальцем. — Ты хочешь, чтобы было как раньше? Ты хочешь жить в страхе, хочешь чувствовать боль? Да к тебе не то, что я, к тебе даже Нильс не прикоснется! Тебе нужен доктор, который поможет, тебе нужен…

Она не договаривает, как я поворачиваюсь к подносу, и вновь меня рвет. Пирс вновь около меня, и поднимает волосы, помогая. Мой желудок разрывается. Рвота выжимает все соки, и я чувствую, как она вытягивает мою силу. Меня начинает колотить в неведенье, что со мной.

— Миссис Прайс, не кричите. Розали сейчас не до этого. Обговорим помощь потом. Она должна отдыхать, — мягко выговаривает Пирс, вытирая мой рот салфеткой и вновь укутав в плед, сажает ровно на приподнятую спинку койки, но я стону от боли в спине. — Ну, все, тише, милая. Тебе придется перетерпеть боль. Скоро пройдет, сутки, и ты уже не будешь ее так чувствительно ощущать, — он протягивает руку, попытавшись положить ее мне на плече, утешить, но я так же отталкиваю его, как и бабушку. Мне не нужна эта жалость, никому меня не было жалко, когда это делали со мной.

Бабушка смотрит на меня, словно пытается увидеть что-то и что-то видит, когда ее взгляд наполняется ужасом. Она, словно видит перед собой чудовище, словно она видит не меня и вовсе. Смотрит своими карими глазами, что так похожи на мои, смотрит холодно и недоверчиво.

— И так, миссис Прайс, сейчас вы либо уходите, или слушаете меня, но больше ни каких криков. Розали нельзя нервничать, особенно сейчас, да и в таком состоянии…

Бабушка набирает больше воздуха в легкие, несколько секунд еще смотрит на меня, затем на Пирса и согласно кивает головой. Но ее взгляд не сулит мне ничего хорошего.

— Я вас слушаю, — проговаривает она.

Двери палаты тихо-тихо приоткрываются, даже не издавая шума, а я замечаю, как медленно и бесшумно внутрь заходит Гарри, который уже сразу улыбается мне своей теплой и нежной улыбкой. Гарри подмигивает мне, притихнув, и перевод взгляд на доктора. Пирс не замечает его, как и бабушка, ведь двое около меня и повернуты спиной к дверям.

— Ты уже себя хорошо чувствуешь? — обращается ко мне доктор, и я киваю. Он словно подготавливает меня ко второму удару со спины. — Хорошо. Рвота обычно не отзывается так быстро, и ты должна была все съесть без последствий…

— Вы же сказали, что в ее состоянии, это норма, — уточняет бабушка.

— Не перебивайте меня, миссис Прайс. Ее состояние нормализируется, тело восстанавливается, раны затягиваются. Когда вы поступили к нам, я проверил у тебя все тесты, чтобы знать, какие препараты подходят больше. И еще раз уточню: Розали обезболивающее действует?

Я отрываю взгляд от Гарри, который складывает руки на груди, все так же стоя не замеченным, и внимательно слушает врача.

Я киваю головой, пытаясь услышать суть слов Пирса.

— У тебя есть рана на животе. Скорее всего, после ножа или клинка, и рана сделана практически в боку, не задев ничего главного у тебя в желудке, в животе… — я внимательно его слушаю, а Пирс переводит взгляд то с бабушки, то на меня.

— Ничего главного — это вы об органах так отзываетесь? — поинтересовалась бабушки, а доктор, не открывая от меня своего взгляда, приподнял губы в полуулыбке.

— Нет. Я о том, что она носит в себе, уже, более, как две недели — цело и невредимо. Розали, ты беременна и тесты все были положительны.