Необратимость

Я представляю, как ее тело падает на землю.

Я отхожу от двери и провожу руками по своим отросшим волосам, цепляясь ногтями за спутанные пряди. Стук и грохот стихают, и жуткая тишина сменяет саундтрек из фильма ужасов.

Ник молчит, что меня удивляет.

Я привыкла к крикам, стенаниям и бессмысленным угрозам - особенно со стороны пленников-мужчин. Они никогда не задерживаются надолго. И чем громче они кричат, тем меньше у них времени. Учитывая сдержанный нрав Ника и его склонность к неуместному сарказму, часть меня задается вопросом, не проходил ли он через нечто худшее.

Это невозможно.

Я подхожу ближе к разделяющей нас стене, мой нос в дюйме от нее.

– Ты послушался меня, - говорю я ему.
– Ты вел себя тихо.

Долгая пауза.

– Какая, черт возьми, польза от крика?

– Я не знаю. Какая польза была вчера?

Он ничего не отвечает, и я гадаю, ухмыляется он или хмурится.

– Ты когда-нибудь пробовала взломать эту штуку?
– наконец спрашивает он.

– Конечно. Мы все пробовали.
– Я постукиваю ногтем по белой перегородке и тру свои потрескавшиеся губы.
– Не трать силы, ты только навредишь себе. Она чем-то укреплена.

– Понятно.

– Как спалось?

Цепь Ника коротко звякает, и я представляю, как он сидит на своем матрасе, пытаясь устроиться поудобнее в самом неуютном месте на земле.

– Дерьмово. Ты разговариваешь во сне.

Я моргаю, глядя на стену, и хмурю брови.

– Нет.

– Мм.

– Нет.
– Я подхожу к своей кровати, опускаюсь на колени и медленно двигаюсь вперед.
– Затем прочищаю горло и добавляю: - Что я говорила?

– Поскольку это не имело отношения к тому, как выбраться отсюда, я не стал делать заметок. Почему у тебя нет цепи?

Он наблюдательный, хоть и неприятный.

– Причина в том, что я здесь уже два года.

– И ты не пыталась сбежать? Почему? У тебя должно быть подобие мозга, раз продержалась так долго. Неужели здесь настолько вкусная еда?

Откидывая с лица спутанные пряди волос, я поворачиваюсь и прижимаюсь спиной к стене.

– У меня не было возможности.

– Тебе отрезали ноги?

– Я покладистая. Вот почему я еще жива.

– Бездействие никогда не приводило к победе в войне.

Я натягиваю сорочку на колени и прислоняюсь головой к стене.

– Я пыталась, в самом начале. Но во мне пять футов два дюйма⁵ и сто пятнадцать фунтов⁶. Сейчас, наверное, меньше. Борьба привела лишь к тому, что меня заковали в цепи и морили голодом, так что мне ничего не оставалось, как играть в долгую, используя как инструмент свой разум, а не силу. У меня нет ни единого шанса против этих людей.

Я понимаю, что подчинение ни к чему не приведет, но оно позволяет мне дышать, а дыхание - единственная сила, которая осталась у меня в этом безжалостном аду. Пока я дышу, остается хоть капля надежды, что однажды я увижу другую сторону этих стен.

Если бы только Джаспер ждал меня.

Боже, я не могу об этом думать.

О нем.

В самом начале я требовала от Хранителя времени правды. Я бросалась на него, выкрикивала угрозы, сыпала проклятиями, рыдала, пока у меня не пропал голос. Я был неумолима в своей боли. Но все, что я получила, - это цепь на лодыжке и никаких ответов.

Я все равно не могла ему доверять.

Поэтому я цеплялась за надежду - надежду на то, что Джаспер все еще жив, все еще ищет меня.

А потом появилась Мэри - детская медсестра, сидевшая по другую сторону нашей общей стены. К тому времени я провела здесь уже пару месяцев, расспрашивая других жертв. Но все они, как мужчины, так и женщины, замыкались в своем молчании. Я не могла винить их за то, что им не было дела до какой-то незнакомки, когда они оказались в ловушке того же кошмара. Некоторые даже не были местными жителями, их похищали из других штатов, и они не знали о моем случае.

Но Мэри знала.

И ее слова до сих пор преследуют меня, отдаваясь эхом, как мрачная панихида.

– Джаспер Кросс, верно? Он был твоим мужем?
– спросила она, ее голос был тихим и осторожным, как будто правда могла сломить меня.
– Ты та модель, которая пропала?

Был.

Это слово взорвалось в моей груди.

– Да, да… С ним все в порядке? О нем говорили в новостях?
– Я бросилась к стене, колотя кулаками, слезы застилали мне глаза.
– Он выжил?

Ее молчание затягивалось, становилось удушающим, пока не рухнуло под тяжестью моего отчаяния. Когда она заговорила снова, ее слова высекли в камне мой самый большой страх.

– Ну, его показывали в новостях, но… он не выжил. Его нашли мертвым на месте преступления. Мне очень жаль.

Земля ушла из-под ног. Мой мир не просто сгорел - он распался, оставив после себя лишь пепел жизни, которую я никогда не смогу вернуть.

Тогда я действительно смирилась. Стала покорной, покладистой и нетребовательной.

Но время прорвало пузырь отчаяния, и я знаю, что мне еще есть за что держаться - Эллисон, моя мать, друзья, любимые люди и бесконечное множество возможностей, которые ждут момента, когда я вплету их в свое светлое будущее.

– Если я увижу реальный выход, я им воспользуюсь, - наконец говорю я, сжимая колени вместе.
– У меня есть только один шанс, чтобы все исправить. И нужно правильно выбрать время.

Ник ворчит.

– Самое подходящее время - сейчас, потому что вчерашний день уже закончился. И позавчерашний. И…

– Кто такая Сара?

В ответ я слышу только молчание. Нику нравится задавать вопросы так же, как и уклоняться от них. Мне интересно, как он жил за пределами этого места. Кем он работал? Были ли у него близкие друзья, семья, мечты? Каждому есть что терять, что оставлять позади.

И именно это делает ситуацию такой трагичной.

Я обдумываю свои следующие слова, когда клавиатура на моей двери оживает. Мои глаза расширяются, и я вжимаюсь в стену за спиной, касаясь ее губами, когда поворачиваю голову в сторону.

– Не шуми.
– Это шепот, но достаточно четкий, чтобы он услышал.
– Я разберусь с этим.

Роджер входит с тарелкой завтрака, одетый в свой обычный наряд - темно-синюю обтягивающую рубашку, брюки, ремень, тяжелые ботинки. Глаза чернее безлунной ночи.