Необратимость

Я потираю виски указательными пальцами, прерывисто выдыхая.

– Возможно. Я здесь уже давно. Два года.

– Что с ней случилось?
– Его голос падает до отчаянного рычания. Что-то стучит по стене. Полагаю, его лоб.
– Где она сейчас?

– Люди приходят и уходят. Я мало что могу тебе сказать.

– Черт возьми. Ты должна что-то знать.
– Удар сотрясает стену между нами.
– Я приму все, что угодно. Просто скажи мне…

– Я не знаю. Я никогда не выхожу из этой комнаты. Прости.

Он бросает в пустоту еще одно проклятие, и в нем все еще слышна ярость, но к ней примешивается безнадежность, которая вызывает во мне чувство вины.

– Сара - распространенное имя. Возможно, это не…

– Черт.

– Ник…

– Черт побери.
– Он бьет кулаком по стене.
– Я говорил им. Я, блядь, говорил им.

Я снова вздрагиваю, подаваясь вперед. Поворачиваюсь лицом к стене между нами, представляя его по другую сторону. У школьного Ника было детское личико и золотисто-русые кудряшки, этого человека я представляю совсем другим. Темные волосы, темные глаза, темная душа. Он, конечно, ведет себя не так, как остальные.

Но его боль такая же.

Разбитое сердце, гнев, смятение.

И вот, мое сердце слегка сжимается, еще одна болезненная рана пронзает орган насквозь, и ей суждено оставить свой неизгладимый шрам. Слеза скатывается по моей щеке, когда Ник обрушивает на меня град ударов, рыча от боли, его цепь звенит о кафельный пол.

Полагаю, он не так уж и отличается, в конце концов.

Он ломается.

Как и все до него.

ГЛАВА 6

Возможно, была Сара…

Эти слова врезаются в мой мозг и все расплывается, я больше ничего не слышу из того, что говорит девушка. Она должна радоваться, что между ней и насилием, кипящим в моих жилах, есть стена. Это еще одно подтверждение фразы, которую я слишком часто слышал в детстве - яблоко от яблони недалеко падает.

В конце концов, я - дьявольское отродье. Мне не позволяли забывать об этом.

Мои заплывшие глаза поднимаются к маленькой красной лампочке в углу потолка. Она мигает, насмехаясь надо мной и напоминая, что у меня есть аудитория, словно я занимательная букашка в банке с крышкой.

Она была здесь.

А теперь ее нет.

С этой мыслью контроль, за который я изо всех сил держался своими окровавленными кулаками, ускользает, и я взрываюсь.

– Вы, гребаные ублюдки, мать вашу! Да пошли вы! ИДИТЕ НА ХУЙ!– Я бью цепью по плитке, по кровати, по стене, мой голос ревет у меня в ушах, разносясь по комнате. Даже когда мои голосовые связки готовы сдаться, а все мое сломанное тело протестует, я не останавливаюсь.

Эта ярость направлена не только на моего похитителя, она адресована каждому, кто пренебрег моими инстинктами.

Она касается и меня.

– Сукин сын. Ты, гребаный… - Я уже почти не слышу себя, мои чувства заглушает стук сердца. Моя голова. Мой гнев.

Если бы я мог извергать огонь, я бы сжег это проклятое место дотла, стоя в его центре, и одному богу известно, что от меня осталось бы после этого. Может, я бы превратился в кучку пепла и рассыпался в прах. Может, мне бы чертовски повезло.

Я кричу до тех пор, пока мне не становится сложно дышать. Пока мои конечности не становятся такими же полезными, как холодная лапша рамен, отягощенная железными цепями, а грудь не сжимается под тяжестью неудачи.

После долгих лет борьбы за справедливость я вынужден сидеть в камере и выкрикивать бессмысленные угрозы, пока безумный бизнесмен играет с бесчисленным количеством жизней. Потому что все шестьсот семьдесят дней, что я отслеживал эти исчезновения, моя интуиция подсказывала мне, что все они связаны между собой.

Оказывается, я был прав.

– Черт!
– Повернувшись к стене, я снова и снова бью по ней ладонями. Они горят так, будто я разорил пчелиный улей, а от напряжения в плече у меня перед глазами все расплывается, но это ничто по сравнению с тем, что пришлось пережить ей.

Если бы я мог спасти ее, я бы с радостью поменялся с ней местами. Возьмите каждую частичку боли и страха и умножьте их на сотню. Утопите меня в них навечно. Я заслужил это.

Я рожден для этого.

Но Сара…

Я почти уверен, что она была ангелом, посланным на эту землю, чтобы уравновесить тьму, из которой я был создан. Она вторглась в мой холодный мир, привнеся в него свет, сострадание и музыку. Достаточно, чтобы заполнить пустоту, существующую внутри меня, - или, по крайней мере, залатать ее настолько, чтобы я впервые смог дышать. Если бы она не вмешалась, я бы покончил с собой много лет назад.

А потом ее забрали, и это моя вина.

Опираясь руками о стену, я перевожу дыхание и замечаю, в каком состоянии она находится - на ней сколы и вмятины, некогда белая краска поцарапана и потеряла свой цвет. Сколько людей царапали эту стену, бились о нее и бормотали свои последние признания?

Повернувшись спиной, я сползаю вниз, пока не падаю на пол, позволяя тяжелой цепи звякнуть о плитку. Руки трясутся от желания закурить. Я откидываю голову назад.

Если быть честным с самим собой, то на самом деле мне хочется чего-то покрепче.

Казалось бы, безопасно признаться в этом сейчас, когда я заперт здесь и не могу получить доступ к своему любимому яду. Но это все равно похоже на кощунство.

Словно я плюю на ее безымянную могилу… где бы она ни находилась.

Я с шипением выдыхаю сквозь зубы. Я так долго был пуст внутри, что потеря этой искры надежды ранит сильнее, чем пустая реальность, с которой я смирился давным-давно.

На самом деле я знал, что она мертва. Я не какой-нибудь витающий в облаках родственник, питающий иллюзорную надежду, что мой любимый человек будет найден живым и невредимым спустя годы. Работа детектива рано подавляет наивный оптимизм, а я с самого начала не был склонен его испытывать. Речь всегда шла о том, чтобы найти виновного и восстановить справедливость.

До того момента, пока девушка по ту сторону стены не назвала мне свое имя.

Тук, тук, тук.

– Ник?

И вот она снова.

Стоя перед этой чертовой камерой наблюдения, я осознаю, что за каждым срывом, разговором и вспышкой эмоций наблюдает социопат, который, не колеблясь, использует это против меня. Мне нужно держать под уздой вспышки гнева, пока я не привлек к себе слишком много внимания и не раскрыл свое прикрытие. Это единственное, что у меня есть на данный момент, как бы смешно это ни было. Ник Форд - это лицо, за которым я могу спрятаться, пока нахожусь здесь.