Необратимость

Но я не говорю об этом, потому что это угнетает, и я не хочу быть ответственной за пополнение постоянно растущего списка печальных новостей этого парня.

Я одергиваю подол своей белой ночной рубашки из хлопка и кружев - одного из немногих предметов одежды, которые есть в этой странной комнате. Роджеру, похоже, нравится, когда я в ней, и я решила, что это потому, что он может видеть мои соски сквозь тонкую ткань.

– А это имеет значение?
– наконец отвечаю я, мой голос дрожит.

Он все еще постукивает по стене. Между постукиваниями проходит несколько секунд, и я думаю, не стучит ли он головой.

– Я бы не спрашивал, если бы это не имело значения.
– Слова вырываются сквозь стиснутые зубы.

– Подробности моего заточения не изменят твоей судьбы.

– Какова же моя судьба?

– Думаю, ты уже знаешь ответ.

Ник насмешливо хмыкает, в голосе звучит горечь.

– Я не собираюсь умирать в этой дыре.

У меня на глаза наворачиваются слезы, хотя я была уверена, что слез у меня уже не осталось.

– Все так говорят.

– Кто?

– Все заключенные, которые были до тебя.

Еще одно долгое молчание заполняет пространство между нами. Двадцать семь секунд, если быть точной.

– Сколько их было?
– Он повторяет вопрос, от которого я уклонилась в первый раз.
– Может ли кто-нибудь из них быть живым? Как ты?

– Я не знаю.
– Я прикусываю губу.
– И… я сбилась со счета, сколько их было.

Это ложь.

И, судя по всему, он это знает.

– Ты лжешь.

Моя грудь сжимается. Ровно сорок три человека было до него, и все сорок три подавились своими громкими обещаниями и бравурными словами.

Мы все обречены.

– Последней в этой комнате была женщина по имени Джой, - говорю я ему.

Какая ужасная ирония. Наверняка ее мать назвала ее Джой, чтобы гарантировать ей счастье, но даже радость этого мира уязвима перед невообразимым злом.

– Джой, - повторяет он, и в его тоне слышится насмешка.

– Да.

– Это почти так же плохо, как Эверли без буквы Б.

Мои слезы высыхают быстрее, чем роса под утренним солнцем, и я презрительно прищуриваю глаза.

– Она была доброй. У нее было большое сердце.

– А теперь она мертва.

Мои щеки вспыхивают, дыхание перехватывает.

Вот это да.

Этот парень - полная противоположность радости во всех отношениях.

Я скрещиваю руки на груди, как будто это защитное движение может вытеснить его из моей атмосферы.

Джой стала моей подругой, как и все остальные, кто был до нее. Хотя я никогда не видела ее лица, она сказала мне, что у нее фиалковые глаза - редкость, вызванная альбинизмом.

Она оставалась со мной в течение двух месяцев, пока Хранитель времени не решил, что ее время вышло, и не забрал ее у меня.

Он забирает что-то.

А потом забирает все.

Молчание длится еще несколько секунд.

– Скажи мне, почему ты здесь.
– Он с трудом выдавливает из себя эти слова, как будто разговор - это архаичная практика, находящаяся за много световых лет от его рулевой рубки.
– Почему он держит тебя так долго?

Я обдумываю его вопрос, мои глаза прищуриваются.

– Я не говорила тебе, как долго я здесь нахожусь.

– Дольше, чем Джой.

Сглотнув, я опускаю подбородок и смотрю на свои отросшие ногти, слабые и обломанные на концах, с обкусанными кутикулами.

– Я - товар. Мы все. Что-то подсказывает мне, что я - фаворит.

– Скажи мне, что он забирает.

– На самом деле я не знаю, - отвечаю я.
– Разные вещи. У каждого заключенного что-то свое, уникальное.

– А что он забирает у тебя, Беверли?

Я хмурюсь, поднимая взгляд.

– Эверли.

– Тебе не хватает буквы Б.

Точно.

Его цепь позвякивает. Тон его голоса низкий и глубокий, он напоминает мне Джаспера. Хотя мои воспоминания стали более размытыми, я не думаю, что когда-нибудь забуду уникальный баритон моего мужа.

Я часто сравнивала его с шоколадным трюфелем. Я любила шоколад. В основном потому, что он напоминал мне о глазах Джаспера, похожих на какао-масло, и бархатистых словах. Сладких и ласковых.

Лакомство, по которому я скучаю.

Поколебавшись, я наконец отвечаю.

– Я думаю, он забирает мои яйцеклетки.

Его цепь перестает звенеть.

– Яйцеклетки?

– Думаю, да. Он мне ничего не говорил. Я сама собрала детали воедино.

– Ну, насколько я знаю, у меня нет никаких гребаных яйцеклеток.
– Его смех звучит резко.

– Тогда это что-то другое. Уверена, скоро ты все узнаешь.

Я жду, что он еще скажет. Проходит сорок семь секунд. Я, как обычно, подсчитываю в уме время молчания. Время - одна из немногих вещей в этом мире, которая может быть как союзником, так и врагом, поэтому я стараюсь использовать его силу во благо.

Я прожила еще сорок семь секунд.

– Кто еще?
– спрашивает он. Затем я слышу, как его руки упираются в стену рядом с моей головой, заставляя меня подпрыгнуть.
– Кто еще здесь был?

– Много людей.

– Мне нужны их имена.

– Я не…

– Сара?
– Его эмоции наполняются яростью, голос звучит как никогда близко.
– Здесь была девушка по имени Сара?

Я выпрямляюсь у стены, уставившись на чистое белое полотно. Мои мысли возвращаются в прошлое. Я вспоминаю голоса, истории, имена, крики и мольбы.

Сара.

Была Сара. Давным-давно, может быть, через несколько месяцев после того, как меня похитили. Она продержалась всего пару недель.

Боже, он знал кого-то из нас? Поэтому он здесь?

Это могла быть другая Сара. Часть меня задается вопросом, стоит ли мне сказать «нет»…

Это сделает ситуацию более терпимой для него? Или менее? И имеет ли это вообще значение?

– Говори, черт возьми.
– Звучит как приказ, почти как физический удар.
– Сара Карлайл. Она была здесь?