Необратимость

Я обхватываю колени руками и рыдаю в накрахмаленную подушку. Айзек рядом со мной. Я чувствую его ближе, чем когда-либо. Если бы я отключилась ненадолго, то смогла бы представить, как его дыхание овевает мое лицо, как его голос раздается прямо у моего уха, вибрируя во мне.

Как я могла позволить этому случиться?

Он - номер.

Жертва.

Трагедия, которая вот-вот случится.

И каким-то образом я стала заботиться о его благополучии не меньше, чем о своем собственном. Вдвое больше боли, вдвое больше потерь.

– Тебе нужно взять себя в руки. Это еще не конец.
– Его тон спокойный, но твердый. Он пытается достучаться до меня, но не может.
– Послушай меня. Мы не закончили. У нас есть план. В следующий раз, когда этот безмозглый урод принесет тебе еду, нацепи на него браслет, и я…

Его голос умолкает.

Закрыв глаза, я делаю глубокий вдох, и слова Айзека убаюкивают меня, возвращая под воду, где солнечный свет покрывает поверхность золотистым сиянием. Мои пальцы поднимаются, как пузырьки, и я тянусь к пятнам света, пытаясь коснуться его.

Но это всего лишь еще одна стена.

Темнота настигает меня в тот момент, когда веки снова открываются.

Здесь тихо. Слишком тихо.

Мои мышцы ноют, и я понимаю, что заснула, как спутанный клубок конечностей. Глаза сухие и горят, я моргаю полдюжины раз и отрываю липкую щеку от подушки, пока мое тело пульсирует от остаточной боли. Когда я пытаюсь сесть, равновесие нарушается, и я падаю с матраса, столкновение с холодным полом вызывает у меня шок.

Болит все.

Со стоном я включаю лампу, комнату заливает красным светом, и я заползаю обратно на кровать. Я натягиваю на себя одеяло, зубы стучат от холода.

Тишина становится жуткой, и я поворачиваюсь лицом к стене.

Айзек.

Он разговаривал со мной, пытался успокоить мою грусть, прежде чем я ушла в себя, потерявшись в пустоте.

Внутри меня зарождается паника, и я бью рукой по стене, страстно желая снова услышать его голос. Но звука удара нет, а моя сила - не более чем слабый ветерок, бьющийся о кирпичный столб.

– Айзек?

Ничего.

Боже мой… они забрали его?

Волна тревожного жара прокатывается по мне, усиливая спазмы и боль в животе. Если его нет, я не переживу этого. Я не справлюсь одна. Больше нет.

Я сжимаю руку в кулак и начинаю стучать.

– Айзек.
– Мой голос звучит так, будто я выкуривала по десять пачек в день и довела себя до хронической легочной инфекции.
– Айзек, скажи что-нибудь. Пожалуйста.

Шлеп, шлеп, шлеп.

Его цепь двигается.

Облегчение охватывает меня с такой силой, что я падаю обратно на матрас, как марионетка, у которой перерезали ниточки.

– Ты все еще здесь.

Он издает сонный, ворчливый звук, говорящий о том, что он спал.

– К моему глубокому восторгу.

– Я думала… Я думала, что ты… - От слез сдавливает горло, и я прижимаюсь к стене.
– Я рада, что ты в порядке.

Его цепь звенит ближе, и голос становится громче.

– Ты в порядке?

В порядке– это значит жива.

Ни один из нас не в порядке. И я не уверена, что мы когда-нибудь снова будем в порядке.

– Не думаю, что у меня осталось много времени, - сокрушенно говорю я, прикладывая ладонь к стене и представляя, что это его рука прижимается к моей. Человеческое прикосновение.
– Они взяли у меня все, что им было нужно. Они…

– Им еще нужно имплантировать яйцеклетки в реципиента, да? Это ведь так работает?
– Он делает паузу.
– У тебя есть время. Они не избавятся от тебя до того, как пересадка пройдет успешно. И кто сказал, что их не будет еще?

Я стираю влагу со щек, впитывая его слова.

Может, он прав.

Может, время еще есть.

Для меня, во всяком случае…

– А что… что насчет тебя? У тебя есть песочные часы?
– Я понимаю, что даже не знаю, как долго я пробыла в операционной. Моя тарелка с обедом все еще стоит рядом со мной, ледяная.
– Как долго меня не было?

– Несколько часов, наверное. Потом ты спала еще часа три или четыре.
– Короткая пауза.
– Никаких песочных часов.

Я сглатываю, закрываю глаза и ложусь на спину, натягивая одеяло до подбородка.

– Мне холодно, - бормочу я. Боль в животе пульсирует, а зубы стучат с удвоенной скоростью.
– У меня все болит. Такое ощущение, что они меня выпотрошили.

– Борись с этим.

Мои глаза снова слезятся.

– Я не знаю, смогу ли я.

– Ты должна. Другого выбора нет.

Выбор.

Когда-то у меня была возможность выбора. Мой выбор привел меня сюда.

– У меня не осталось сил бороться. Все… так тяжело.

Он молчит, и мне становится интересно, о чем он думает. Его разум - настоящий лабиринт. Я постоянно жду его следующих слов - что он скажет, чтобы заставить меня смеяться, размышлять, задавать вопросы или сердиться. Айзек повидал многое. Вещи похуже меня, я уверена в этом.

Когда он не отвечает даже через несколько минут, меня охватывает чувство одиночества. Может быть, я ждала реакции. Мотивирующую речь или мудрые слова. Немного поддержки в моем отчаянии.

Мне следовало бы знать его лучше.

Мои пальцы сжимают край одеяла.

– Тебе нечего сказать?

– О том, что ты перестала бороться?
– Он издает раздраженный звук.
– Я не из тех, кто уговаривает, Пчелка.

Нахмурившись, я приподнимаюсь на нетвердых предплечьях.

– Ты единственный, кто у меня есть.

– И я сожалею об этом.

– Айзек, прекрати.
– Я прижимаюсь к стене, придвигаюсь ближе к стене, вздрагивая, когда мое тело начинает сопротивляться.
– Я знаю, что тебе не все равно. Тебе не нужно возводить передо мной стену. Я морщу нос и прочищаю горло.
– В переносном смысле.