Неоновые Боги

легче проглотить. Я подозревал, но подозревать и знать правду — две совершенно разные вещи.

Что-то внутри меня становится холодным и колючим, когда я вытаскиваю свой телефон и проверяю сайты сплетен. Персефоны не было всего несколько часов, но ее фотографии уже повсюду. Она в том черном платье на вечеринке у Зевса. Зевс, собственнически обнимающий ее за талию. Она дарит ему эту солнечную улыбку, фальшивую и достаточно милую, чтобы у меня заболели зубы.

Она вернулась в его ждущие объятия, чтобы спасти меня. Я не могу это осознать. Она видела мои приготовления. Она знает, на что я способен. Мой народ и я можем выдержать все, что бросит в нас Зевс. Это будет некрасиво, но мы сможем это сделать.

Персефона только что встала перед пулей, предназначенной мне.

Эта мысль заставляет холодное чувство внутри меня становиться положительно ледяным. Зевс заставит ее заплатить за то, что она ушла, за то, что позволила мне лапать ее на глазах у его людей. За то, что запятнал ее, по его мнению. Он выместит на ней свою ярость, и даже Персефона не сможет переживать это бесконечно. Может быть, ее тело выдержит, но он сломает ее душу, силу, которая делает ее собой. Зевс не из тех мужчин, которые терпят любое сопротивление.

Я обещал, что буду защищать ее.

Я чертовски люблю ее.

Я кладу записку точно туда, где нашел, и выхожу из ванной.

Я достаточно часто бродил по этим коридорам, чтобы избежать моих людей и камер, так что это детская игра. Харон сойдет с ума, когда поймет, что я сделал. Андреас никогда меня не простит. Все это не имеет значения. Ничего, кроме как делать все возможное, чтобы Персефона была в безопасности.

Даже если это означает, что она убегает с Олимпа так далеко и быстро, как только может. Так далеко и быстро от меня, как только сможет. Даже зная, что ее свобода означает, что я потеряю ее навсегда. Лучше, чтобы она была потеряна для меня в пользу мира и ее свободы, чем подчиниться Зевсу, чтобы заплатить цену за грехи реальные и воображаемые.

Я собираюсь убить его.

Я проезжаю один квартал от своего дома, когда темный седан выезжает из-за угла и притормаживает рядом со мной. Окно со стороны пассажира опускается, и Гермес одаривает меня тенью своей обычной улыбки. — Ты собираешься сделать что-то глупое.

Дионис сидит за рулем и выглядит таким измученным, как будто ушел в недельный запой.

— У Гадеса всегда была благородная жилка.

— Я бы не хотел, чтобы ты встревала между нами. Я знаю, как вы оба это ненавидите. — Это

звучит гораздо резче, чем я намеревался, но я ничего не могу с собой поделать. Вопреки здравому смыслу, я начал считать ее и Диониса друзьями, и посмотрите, к чему это привело. Предательство. Бесконечное гребаное предательство.

Ее улыбка исчезает.

— Мы все играем отведенные нам роли.

Я знал сценарий, когда принимал название. Она бросает взгляд на Диониса.

— Мы оба.

— Не у всех из нас был такой выбор. — Я не могу сдержать горечь и гнев в своем голосе. Я

никогда не просил быть Аидом. Решение было вложено в мои руки в тот первый момент, когда я сделал вдох. Тяжелая мантия, чтобы накинуть ее на голову новорожденного, но никого не волновало, чего я хочу. Не моих родителей. Конечно, не Зевса, когда он сделал меня сиротой и самым молодым Аидом в истории Олимпа.

Она вздыхает.

— Садись в машину. Это будет быстрее, чем идти пешком, и ты не захочешь появиться перед

Зевсом весь помятый и грязный. Презентация — это восемьдесят процентов переговоров.

Я останавливаюсь. Машина останавливается рядом со мной.

— Кто сказал, что я иду к Зевсу?

— Позволь пояснить. — Дионис хихикает. — Любовь всей твоей жизни только что заключила

сделку, чтобы спасти твою шкуру, так что, естественно, ты совершишь очень романтичный, очень импульсивный поступок, чтобы спасти ее.

Мои внутренние споры длятся всего мгновение. В конце концов, они правы. Они оба должны сыграть свою роль, как и все мы. Использовать это против них — все равно что злиться на ветер за то, что он неожиданно изменил направление. Я обхожу машину и сажусь на пассажирское сиденье.

— Ты помогла ей уйти, Гермес.

— Она заключила контракт на мои услуги. — Гермес поворачивается, чтобы посмотреть на меня,

когда Дионис сворачивает на правую сторону улицы и направляется на север. — Даже если бы она этого не сделала, я все равно помогла бы. — Она постукивает пальцами по подлокотнику своего кресла, не в силах успокоиться ни на мгновение. — Она мне нравится. Ты мне нравишься, когда ты с ней.

— Сейчас я не с ней.

Дионис пожимает плечами, не отрывая взгляда от дороги.

— Отношения — это сложная штука. Ты любишь ее. Она явно любит тебя, иначе не поехала бы

спасать от Зевса и остальных Тринадцати. Ты понимаешь это.

— Я не знаю, что я буду делать, если с ней что-то случится из-за этого, никогда не прощу себя за

то, что не защитил ее, как обещал.

— Что-то уже происходило с ней до того, как ты встретил ее, Аид. Она убегала от Зевса, когда

наткнулась на твои утешительные объятия. Это не имеет к тебе никакого отношения. — Гермес слегка смеется. — Ну, раньше это не имело к тебе никакого отношения, но если есть кто-то, кого Зевс ненавидит больше, чем тебя, так это твой отец. Он сделает все, что в его силах, чтобы уничтожить титул Аида. Просто сотрет его в пыль силой своей ярости и уязвленной гордости.

Было время, когда вендетта, которую лелеет Зевс, утомляла меня. Я хочу отомстить за смерть моих родителей, да, но ненавидеть его за то, что он сделал меня сиротой, имеет смысл. Его ненависть ко мне — нет. Черт, его ненависть к моим родителям тоже не имеет значения.

— Он должен был отпустить это.

— Да. — Постукивая пальцами сказала она. — Но он вбил себе вголову, что сын за сына имеет

смысл, так что мы здесь.

Я хмурюсь.

— О чем ты говоришь?

— О чем я вообще говорю? — Гермес отмахивается. — Он не остановится, ты же знаешь. Даже

если тебе удастся выбраться из этой передряги, он будет там с ножом, нацеленным тебе в спину, до тех пор, пока его злое старое сердце будет продолжать биться.

Я хочу надавить на нее в вопросе «сын за сына». У Зевса четверо детей, два сына и две дочери — по крайней мере, официально признанные — в возрасте от моего до двадцати с небольшим лет. Персей примет титул Зевса, когда умрет его отец. Он такой же испорченный, как и его отец, движимый властью и амбициями и готовый сокрушить любого, кто встанет у него на пути. Судя по всему, другой сын Зевса был человеком лучшего типа. Он сражался со своим отцом и проиграл, и он пробился с Олимпа и никогда не оглядывался назад.

— Геркулес мертв?

— Что? Нет. Конечно нет. Судя по всему, сейчас он очень счастлив. — Гермес не смотрит на меня.

— Не беспокойся о загадках, Аид. Беспокойся о том, что принесет сегодняшний день.

В этом-то и проблема. Я не знаю, что принесет сегодняшний день. Я смотрю в окно, наблюдая, как появляется Кипарисовый мост. Пересекая его, я словно попадаю в другой мир, по крайней мере, в моей голове. Я могу сосчитать, сколько раз я входил в верхний город по одной руке, и у меня все еще осталось четыре пальца. До вчерашнего вечера последний раз это было, когда я официально принял титул Аида. Я стоял в той холодной комнате, Андреас был у меня за спиной, пока я смотрел в лицо остальным Тринадцати. Тогда они были в полном составе, первая жена Зевса все еще была жива.