Неправильный разведчик Забабашкин
Шрифт:
«С ума сойти можно! Только вот в чём вопрос: разве это адекватное течение жизни? Вот и я думаю, что совсем неадекватное. Судьба меня бросает куда хочет и как хочет. Как говорится: из огня да в полымя».
Глядя на приближающийся с каждой секундой стоящий на рейде тяжёлый крейсер, я как ни старался, не мог вспомнить в каких именно операциях он был задействован осенью 1941. В памяти по этому вопросу была пустота. И из этого могло следовать, что: либо проведённые операции были несущественны, поэтому информацию о них я попросту не запомнил, либо вообще никакие операции в этот период времени этим кораблём не проводились. Тогда возникал очередной закономерный вопрос: если в прошлой истории
И ответ мог быть только один — произошло изменение прошлой истории.
И виновником данного казуса, скорее всего, являюсь именно я. Судя по всему, после переноса в это время, мои действия на фронте или же внутри Германии, каким-то образом уже смогли повлиять на исторический процесс и, изменив будущее, пустить течение настоящей истории по другому руслу. По всей видимости, я своими действиями изменил мир, создав альтернативную, не такую, как была в моём мире, новую реальность.
Хорошо это или плохо, узнать сейчас не представляется возможным. В том случае, если я останусь жив и проживу в этом мире достаточно долгое время, возможно, имея знания о прошлой реальности, я и сумею сравнить и оценить то, что после моего вмешательства стало с этим миром, этой реальностью. Опять же — с ума сойти! Ведь что бы ни случилось с этой историей, оценить все изменения смогу лишь я и больше никто иной из жителей Земли. Им попросту не с чем будет сравнивать, ведь они не будут знать, как было в том, далёком мире, в котором я был рождён. Для них эта реальность и будет той одной единственной, что есть, ведь она непоколебима и у неё нет альтернативы. А вот для меня этого секрета существовать не будет, и я, наблюдая за теми изменениями, что произойдут, смогу оценить насколько нужными и важными они стали для моей Родины.
Впрочем, до этого ещё далеко. И чтобы увидеть дело рук своих, для начала мне нужно просто выжить в этой беспощадной, кровавой войне, которой доселе человечество ещё не знало.
Тем временем наш катер подошёл к борту огромного тяжёлого крейсера и пришвартовался у одной из спущенных веревочных лестниц, называемых моряками — штормтрап.
Закинул за спину вещмешок, я вслед за остальными моряками полез наверх. Море было спокойным, качки не было, поэтому подъём не представлял собой большой сложности.
Поднялись на борт, построились. Встретивший нас младший унтер-офицер пробурчал пару приветственных фраз, а потом скомандовал:
— За мной!
Прошли по палубе, вошли в дверь, что располагалась у подножья надстройки и оказались внутри корабля. Двигаясь по коридору, я вертел головой, стараясь запомнить маршрут, которым мы идём. На военный корабль я вступил впервые. А потому был сосредоточен и старался запомнить все детали, чтобы без труда ориентироваться в его многочисленных палубах и переходах.
В очередной раз куда-то свернув, спустились вниз.
Наш провожатый посмотрел на листок, на котором был список матросов, и сказал:
— Шмидт, Фишер, Бауэр, Дэльфиг, — вот ваш кубрик. Пока будете предписаны ко второму торпедному отделению. Располагайтесь. Вскоре придёт ваш командир — обер-лейтенант цур зее Кригер. Он вами займётся.
Трое матросов осталось, а мы с группой двинулись дальше.
Провожатый обернулся, увидел, что в коридоре осталось стоять не четверо, а трое человек, вновь посмотрел на список и зачитал фамилии.
— Кто не услышал или забыл свою фамилию? — нахмурив брови, осмотрел он нас.
Матросы и я, в том числе, стали переглядываться.
И тут ко мне пришло осознание того, что одна из
названых фамилий принадлежала мне, а точнее тому, чьё место я занимал.— Прошу прощения, господин маат. Задумался, — хлопнул себя по лбу я и бегом подбежал к группе стоящих у кубрика.
Младший унтер-офицер презрительно на меня глянул, но ничего не сказал, вероятно, решив, что дорога до корабля у вновь набранных отняла достаточно много сил. Он мотнул головой в сторону лестницы, ведущей на нижнюю палубу, и скомандовал тем, кто был пока не распределён:
— Идём дальше.
Группа матросов под его предводительством ушла, а я остался в компании трёх фрицев.
— Я на нижней! — сообразил быстрее остальных рыжий фриц и, запрыгнув в кубрик, расположился на правой койке.
— Я тоже, — тут же произнёс другой матрос и прыгнул на койку, находящуюся внизу слева.
Мне и третьему, менее расторопному немцу, доставались места на верхних полках, что, в общем-то, было мало того, что обидно, так ещё и неудобно.
Конечно, весь этот «детский сад» был по большому счёту условным и, при надобности, за место можно было и повоевать. Мало ли, что он сказал. Мало ли, что он захотел. Мало ли, что он забил то или другое место первым.
Я вполне мог поставить под сомнение их обоснование типа: «кто первый сказал, того и место». Данный вариант детской игры мог быть применим во взрослой жизни либо по предварительной договорённости, либо из-за пассивности того, кто в эту игру вольно или невольно был бы втянут. В данный конкретный момент на игру-соревнование типа: «Я первый сказал и первый место занял», никто согласие не давал, а значит, и вся эта фигня мгновенно ставилась под сомнение и не являлась окончательной. Одним словом, при желании, я мог бы легко настоять на более честном распределении мест, ведь всегда и везде койки, находящиеся внизу, считались более удобными, чем те, что находятся под потолком.
Вот только желания у меня не было, ибо жить в этом поганом кубрике, на поганом корабле с этими тремя обормотами я не собирался.
— А где тут гальюн? — задал я риторический вопрос и, даже не став слушать возможные пояснения, поправив свой вещмешок, пошёл по коридору в том направлении, откуда наша группа только что пришла.
За моей спиной фрицы принялись располагаться, начиная между собой знакомиться, а я, имея совершенно другие планы на вечер, найдя лестницу, ведущую вниз, стал спускаться на нижнюю палубу, ведь по моему предположению именно там должно было располагаться то, что мне было нужно.
Ввиду того, что тяжёлый крейсер ожидал пополнение постоянно прибывающего экипажа и стоял на якоре, а не был в походе, то праздношатающийся матрос ни у кого не вызвал подозрения. Во всяком случае — пока. Я спускался всё ниже и ниже по палубам, одновременно с этим двигаясь по коридорам к корме корабля.
Где-то через пять минут брожения по лабиринтам, я наконец достиг места, куда и стремился попасть — машинного отделения. Идентифицировал я его очень просто. Мало того, что из-за разделяющей перегородки был слышен характерный механический шум, так ещё и соответствующая табличка висела на стене. И открыв дверь, я сразу же понял, что попал туда, куда нужно.
Несмотря на то, что корабль был на рейде и никуда идти пока не собирался, две его энергоустановки работали, чтобы обеспечивать корабль электричеством. Вот именно эти двигатели и были мной намечены как первоочередные цели в длинном поэтапном плане разбора целей, что я должен буду уничтожить в самое ближайшее время.
Однако беспрепятственно заняться демонтажем немецкого военного имущества мне не удалось.
— Матрос! Стоять! Ты куда это собрался?! — раздался скрипящий и властный голос мне в спину.