Неправильный разведчик Забабашкин

Вероятно, после освобождения и захвата первых трофеев, узников нужно будет разбить на отряды. Командовать над ними будут те военнопленные, которые были в подполье того или иного концлагеря. Проведу совещание, объясню товарищам намеченные мной цели и задачи. Я не дока во всех вопросах, в том числе и в военных делах. Поэтому с удовольствием приму любую критику и советы от более опытных товарищей по тактике и даже стратегии. Но нет сомнения в том, что в первую очередь, после освобождения одного лагеря, нам нужно будет как можно скорее освободить находящиеся неподалёку концлагеря. Это необходимо сделать не только для того, чтобы внести ещё большую панику в ряды тыловых немецких войск, которая обязательно возникнет, но и существенно пополнить ряды нашей армии восставших. Сейчас сложно сказать, какова будет её численность, но если вспомнить, что, например, в один только нацистский концентрационный лагерь смерти Берген-Бельзен, что располагается в нижней Саксонии, в июле 1941 года поступило 20 000 советских военнопленных, то бойцов, готовых взять в руки оружие и отомстить своим обидчикам, будут как минимум десятки тысяч. А это уже ого-го! Если же учесть, что действовать эта армия будет в глубоком тылу противника против не столь подготовленных воинских соединений (ведь основная масса боевых частей находятся на Восточном фронте и ведут кровопролитные бои с Красной армией), то шанс на победу у нас будет немалый!'

Мою грудь наполнила надежда и радость, оттого что я не только нашёл нужное дело, сулившее доставить немалые проблемы нашему противнику, но и смогу освободить наших людей и избавить их от страданий. Да, этим людям, которые ко мне примкнут, я не смогу пообещать жизнь без тягот и лишений. Для полного своего освобождения и снятия оков нам всем придётся ещё повоевать в той армии, которую я собираюсь создать. Но ведь нет сомнения в том, что лучше умереть в бою, чем стоя на коленях бессловесным рабом! В это я свято верил, как и в то, что основная масса военнопленных, получив вместе с оружием второй шанс, без сомнения воспользуются им, начнут борьбу за своё новое будущее, и мы все вместе, плечом к плечу, будем воевать и приближать нашу Победу, с которой придёт и окончание этой проклятой войны.

От предвкушения будущих операций у меня перехватило дыхание. Захотелось закричать на весь мир. Захотелось немедленно поделиться этой идеей со всеми людьми на Земле. Но я, разумеется, не сделал этого, а лишь, стиснув зубы, молчал, озираясь по сторонам в многообещающей улыбке.

И тут мой взгляд вновь остановился на заголовке лежащей рядом газеты. В голове что-то щёлкнуло, а по телу прошла леденящая дрожь. В мгновение ока я прекратил улыбаться, буквально опешив от пришедшей на ум новой ошеломляющей идеи. Трясущейся рукой я вытер выступившую на лбу испарину и, тяжело дыша, прошептал:

— Стоп машина! А зачем мне оттягивать окончание войны на год, а то и на два, устраивая диверсионно-партизанское движение, если эту поганую войну можно закончить быстрее?

От снизошедшего откровения сердце начало колотиться с бешеной скоростью. Оно буквально стало выпрыгивать из груди. Я не верил тому, что сумел это придумать! Пришло осознание, именно ОСОЗНАНИЕ того, что я могу перевернуть эту кровавую страницу истории, закрыв вопрос раз и навсегда. Это было невероятно! Это было просто фантастически, и я хотел начать подготовку к уже намеченной операции прямо сейчас. Прямо здесь. Прямо в эту секунду.

И тем сильнее было моё ошеломление, когда я почувствовал, что мне кто-то положил ладонь на плечо, а затем услышал едва знакомый голос, который произнёс:

— Забабашка! Дорогой Забабашка! Наконец-то я тебя нашёл!

Глава 17 Привидение

Я резко обернулся, готовый в любой момент выхватить пистолет и начать стрельбу по всем выявленным целям.

Но мне не дали это сделать.

— Забабашка! Забабашка! — вцепились в меня обеими руками, сковав и не давая двигаться. — Забабашка!

Через пару секунд, с трудом закрыв челюсть, я удивлённо прошептал, стараясь отпрянуть от назойливого и прилипчивого привидения.

— Ёлки-палки-моталки, а ты какого хрена здесь делаешь?

Но ответом мне были лишь всхлипы и очередные обнимашки.

— Забабашка! Я тебя нашёл! Дорогой Забабашка! — рыдал, вытирая слёзы о моё плечо, невесть как здесь оказавшийся, и уже давно в моей памяти похороненный, когда-то завербованный мной немецкий артиллерийский наводчик, а ныне ярый антифашист по имени Фриц Мольтке.

Он говорил достаточно громко, и в какой-то момент я заметил, что проходящие рядом люди начали оборачиваться и смотреть на проявление этих «телячьих нежностей».

Решил это дело прекратить.

— Камрад! А ну, немедленно взять себя в руки! — прорычал я ему на ухо и, отодвинув, добавил: — Вспомни, где мы, и прежде чем громко упоминать всуе мою фамилию, хорошенько подумай, до чьих ушей это может долететь, и чем это может для нас обоих кончиться.

— Прости! Конечно, ты прав, — закивал тот, вытирая текущие ручьём слёзы своим носовым платком. — Ты просто не представляешь, как мне было тяжело всё это время.

Что на это я мог сказать? Я не знал, какие именно приключения были у моего протеже. Возможно, они были в разы тяжелее, чем у меня. Но я знал лишь одно — расслабляться нельзя!

А потому отмахнулся банальной истиной:

— А кому сейчас легко?

Нервы у Фрица явно расшатались, и он никак не мог успокоиться. Я понимал, что нам надо поговорить, но вначале ему всё же необходимо было прийти в себя.

— Давай-ка отойдём вон туда, — показал я рукой на угол вокзала, где было совсем безлюдно.

И не дожидаясь, пока тот скажет что-то утвердительное, следя за тем, чтобы он не оставил и не потерял свой чемодан, взяв его за локоть, повёл к намеченному месту.

Вначале я хотел было предложить немцу пойти в какую-нибудь забегаловку, чтобы там побеседовать в тихой, спокойной обстановке, а заодно и перекусить. Но потом отказался от этой идеи. Я вовсе не хотел, чтобы при рассказе о своей истории мой визави неожиданно начал орать про наши дела на фронте, при этом оглашая мою фамилию на весь Берлин.

Фамилия, конечно, у меня была боевая, и стесняться её я не собирался, но афишировать тоже не хотелось — не дома я был, совсем не дома. К тому же я был почти уверен, что этой моей фамилией, которая уже больше месяца грозно звучала в стане врага, приводя его при упоминании в обморок, немцы уже давно пугают своих детей.

«Будешь себя плохо вести, придёт злой Забабаха и тебя съест», — очень вероятно, слышало на ночь подрастающее поколение, после чего обещало неукоснительно слушаться и больше никогда в жизни не хулиганить.

Одним словом, афишировать меня в данном рейхе было в настоящий момент ни к чему. А так как Фриц в своей радости тихо разговаривать не мог, пришлось ограничиться не рестораном, а дальним безлюдным закутком. Тут мы были в уединении, и, если неожиданно оживший камрад особо орать не будет, никто ничего не услышит, проблем мы не огребём. Со стороны всё должно было выглядеть вполне себе цивильно — матрос Кригсмарине общается с унтер-офицером Вермахта. Ну что тут может быть подозрительного?

Вот и я подумал, что ничего такого не будет.