Неправильный разведчик Забабашкин

— Любой? И выполнишь его дословно, без вопросов и пояснений? — уточнил я.

— Яволь! Не сомневайся! Приказывай, и я всё сделаю!

Я кивнул, сделал «покерфейс» и, впившись своим взглядом в глаза подчинённого вкрадчиво произнёс, чеканя каждое слово:

— Приказываю тебе! Отныне и до окончания операции в разговоре со мной говорить как минимум в три раза тише!

Немец опешил, не зная, что на это сказать, и лишь промолвил еле-еле слышно:

— Хорошо! Будет сделано.

Я видел, что он ждёт другого приказа, видел, как он жаждет его получить и обязательно выполнить, тем самым показав свою готовность. А потому решил не обманывать его ожидания.

— А теперь слушай второй приказ, который не менее важный, чем первый. Приказываю: незамедлительно остановить все раздумья насчёт будущего планирования своей деятельности на территории Германии. Теперь ты член нашей команды! Отныне ты не одинок, а значит, любую самодеятельность должен срочно прекратить. Никаких вербовок друзей, соседей по городу и по палате. Никаких диверсий и тому подобного. Ты не должен ставить безопасность нашей разведывательной группы под угрозу! Ты меня понял?

Говорил и не верил, что говорю это я. Всё время мне слышался голос Живова, который, к слову сказать, говорил мне уже несколько дней фактически то же самое, вбивая эту информацию в голову.

Но я не желал этого и всеми силами сопротивлялся контролю.

И вот сейчас, глядя на все эти похожести со стороны, мне казалось, что советский разведчик в своём желании обуздать мой юношеский максимализм, был не так уж и неправ.

Не оценил мой миротворческий подход и Фриц.

— Забабаха, но как же тогда мы причиним ущерб гитлеровцам, — расстроенно пробормотал он.

Его вопрос был ожидаем, но меня не устроил. И я, стиснув зубы, прорычал:

— Не понял! Как отвечаешь?! Боец, ты приказ слышал?

— Так точно, господин командир, — вытягиваясь по стойке смирно, шёпотом рявкнул он, а потом поправился: — Товарищ командир…

— Вольно, — сказал я и, чтобы тот особо не расстраивался, пояснил свою мысль: — Не волнуйся, сидеть на печи и ничего не делать до конца войны ты не будешь. Ты займешься наиважнейшим делом — сбором разведданных. Каких именно, и как ты это будешь делать, об этом тебе сообщу я или наш резидент чуть позже. Но знай одно — предстоящие дела будут в высшей мере важные и очень опасные.

После моих слов визави буквально расцвёл. Парень явно рвался в бой, и моё ограничение его неописуемо расстроило. Сейчас же, когда я ему кое-что разъяснил, и он понял, что будет ценен для общего дела, сразу же воспрял духом.

А я продолжил ему рассказывать о будущих своих действиях, как его командира:

— Как ты понимаешь, никто тут по одиночке не работает. У нас у всех есть начальство. На следующем сеансе связи, я о тебе сообщу в «Центр», и уже «Центр» примет решение, где и как тебе лучше работать. Но лично я буду рекомендовать ему сделать всё, чтобы ты остался в Берлине и помогал мне и ещё одному товарищу. На фронте тебе делать нечего, а вот здесь, в глубоком тылу ты сможешь серьёзно помочь в нашем деле разгрома фашизма. Согласен?

— Конечно! Я не хочу на фронт — не хочу стрелять в своих. Спасибо большое, Забабаха! — начал было он.

Но я его прервал и напомнил:

— Никаких Забабах! Я матрос Ганс Дельфиг. Приятно познакомиться. Запомнил? Тогда слушай о шагах, которые тебе предстоит сделать. Едешь к себе домой, отдыхаешь там. Никого не вербуешь. Потом возвращаешься в госпиталь и лечишься. Там тоже никого не вербуешь и ждёшь. Не волнуйся, с тобой обязательно свяжутся. Сейчас же дай мне адреса твоего дома и адрес больницы, после чего мы расстанемся.

Фриц сразу же продиктовал мне всю запрашиваемую информацию, а потом спросил:

— А что будет, если так случится, что со мной никто не выйдет на связь?

— Если так произойдёт, значит, произошло то, над чем я сейчас работаю.

— А над чем, если это не секрет?

— Да какой там секрет, — отмахнулся я и, улыбнувшись, произнёс: — Понимаешь ли, дорогой ты мой камрад, дело в том, что в самое ближайшее время, я собираюсь закончить войну, которую уже можно смело называть Второй Мировой войной.

Глава 18 Вернуться чтобы уйти

Пригород Берлина

Заметив, что моя цель, наконец, появилась, встал с лавочки и, стараясь не попадать под свет фонарей, оставаясь в темноте и защищённый листвой кустарника и деревьев, дождавшись нужного момента, негромко произнёс, стараясь показать голосом сожаление и даже раскаяние:

— Здравствуйте, товарищ Живов. Извините, что так поздно. Кроме этого, также извиняюсь, что обещал не беспокоить, а сам наведался, но у меня к вам срочное дело. Не могли бы вы достать мне «мосинку» и патроны к ней?

Судя по всему, разведчик был в задумчивости, когда я с ним поздоровался, а потому, вероятно, от неожиданности подскочил и, шарахнувшись в сторону, выронил портфель. Конечно, вполне вероятно, это произошло не только от неожиданности, но и из-за того, что в кустах он меня разглядеть не мог и, очевидно, испугался.

Спустя пару секунд он наконец пришёл в себя и, прищурив глаза, всматриваясь в растущую вдоль дороги растительность, прошептал:

— Забабашки… — но тут же недоговорив последнюю букву моей фамилии осёкся и поправился: — Хоффман, это вы?

— Я, — ответил я. — Но теперь я не Хоффман. Тот уже давно выбыл из вермахта. Теперь я Дельвиг. Ганс Дельвиг.

Увидев меня, глаза коллеги по опасной профессии расширились. Он уставился на мою форму и ошарашено произнёс:

— Матрос? Когда же вы матросом-то стать успели?

— Какая мне разница в чём ходить? — отмахнулся я. — Не обращайте внимания.

— Внимания… — эхом повторил визави и тут же, отпрянув, задрав подбородок, обличающее прошипел: — Это вы взорвали крейсер!

— Было дело.

Живов на автомате оглянулся по сторонам, а затем решил вспомнить прошлое:

— Зачем вы вернулись? Вы же ушли навсегда.

— Уважаемый Антон Фёдорович, — при этих словах визави зашипел, начав вновь вертеть головой, и я, до этого говорив и так тихо, снизил тон ещё сильнее: — я помню свои слова и не отказываюсь от них. Но в данный момент мне пришлось нарушить обещание, ибо дело крайне важное. Мне необходим ваш совет и ваша помощь.

— Вот как? Но ранее вы от моих советов отказывались, пренебрегая ими, — заметил тот.