Неправильный разведчик Забабашкин

Но на всякий случай, как только мы остановились, сразу же предупредил:

— Разговаривать только шёпотом!

Визави согласно кивнул, огляделся и недоумённо произнёс:

— Но тут же никого нет.

— Вот и хорошо, что нет. Главное, чтобы никто ничего не услышал, когда рядом кто-то будет, — пояснил я свой план и перешёл к сути: — А теперь скажи мне, а точнее, прошепчи: как ты здесь оказался? И как ты выбрался из новской мясорубки?

И камрад, сглотнув застывший комок в горле, вытер очередную слезу и заговорил…

Всё оказалось просто, и, вероятно, именно поэтому — из-за простоты — ему и удалось выжить.

Через пять минут после того, как я с ним и артиллеристами расстался на площади Новска, там разорвался артиллерийский снаряд. Что было с бойцами, с которыми он собирался выдвигаться на позиции, он не знал, так как потерял сознание и очнулся лишь в госпитале Троекуровска. Немцы, после того, как вначале полностью уничтожили, а потом заняли развалины города, среди руин нашли его раненое тело. И нужно сказать, что они очень этому удивились, особенно тому, что тело в немецкой полевой форме всё ещё было живым. Эта форма Фрица и спасла. Немцы приняли его за своего, который попал к русским в плен. Когда мой визави очнулся, то, сразу сообразив, где находится, выдумал историю своего пленения, разумеется, убрав из неё моменты, когда он лихо расстреливал гитлеровцев сам или наводил на них артиллерию. Его рассказ, разумеется, сразу же стали проверять и, в конце концов, они в него поверили. Да и не могли они не поверить, ведь Фриц действительно являлся военнослужащим Вермахта, который пропал без вести. Его узнали и опознали сослуживцы, которые, все как один, были очень рады его чудесному спасению.

Так как за взятием Новска следил лично фюрер, то все причастные командиры получили награды, а всех, раненых при операции, в виде поощрения было решено эвакуировать в Берлин и после лечения тоже наградить.

Решения высшего командования штаба Вермахта никто оспаривать, разумеется, не стал и всех, кто был в госпитале, в срочном порядке самолётами перевезли вначале в Польшу, а затем и в столицу Германии.

История приключений моего подопечного была ничуть не удивительней, чем моя. Конечно же, он не совершал никаких диверсий, но сам факт того, что выжил после столь массированной бомбёжки, попал к вчерашним своим, сумел отмазаться от подозрений, после этого перебрался в Берлин и тут, среди сотен тысяч немчуры, встретил меня, всё это говорило лишь об одном: в этом мире судьбой обласкан не только я.

— Молодец, что выжил, — подвёл я итог услышанному и спросил: — А на вокзале ты как оказался, раз тебя в берлинский госпиталь определили?

— Отпросился, — улыбнулся он. — Врач оказался земляком — из того же городка, что и я. Когда он узнал, что я был в плену и выбрался из него, то растрогался, всей душой желая помочь мне во всём. Я не стал стесняться и воспользовался этим, отпросившись на четыре дня. Хочу съездить домой — навестить маму с сёстрами. Решил побыть среди семьи, привести свои мысли в порядок и решить, как мне действовать дальше и как выйти на наших.

Вначале, услышав это откровение, я чуть не поперхнулся. Но потом, вспомнив, что под нашими визави подразумевает всех тех, кто не любит Гитлера, сочувственно хмыкнул.

Сейчас не сорок пятый, когда вдруг вся это странная нация неожиданно поняла, что их фюрер вовсе не хочет всем добра, а ведёт их не туда и все годы их непристойно обманывал. Сейчас сентябрь сорок первого. Войска Вермахта наступают по всем фронтам, ежедневно захватывая новые территории и города. Уже заняты несколько советских республик и немало земель в европейской части РСФСР. Немцы в самые ближайшие недели начнут осаду Ленинграда, и то, что из-за моих действий на фронте, скорее всего, теперь она пройдёт, возможно, менее трагически, не отменяет того, что дух у немецкого населения сейчас на подъёме. Из радио и всех утюгов с утра и до ночи слышатся победные реляции, кои выдаёт глава нацистской пропаганды Йозеф Геббельс. Опираясь на них, любой рядовой житель рейха испытывает небывалый душевный подъём. Практически каждому из них сейчас кажется, что они — представители арийской расы и сверхлюди — вот-вот победят СССР, после чего весь мир упадёт пред ними на колени.

О том, что, если кажется — креститься надо, они, вероятно, совершенно не знают или забыли. Но это ничего. Об этом им обязательно напомнит Красная армия, пройдя катком по восточной Европе и взяв Берлин в мае 1945-го.

Но до этого ещё четыре долгих кровавых года. А пока почти все жители рейха всем довольны. И поэтому, если к ним ни с того ни с сего подойдёт какой-то «левый» фриц и начнёт им рассказывать о диктатуре Гитлера и не том, неправедном, пути, по которому идёт их народ, его если сразу не прибьют, то обязательно позвонят в соответствующие службы, а те оформят в концлагерь. Не сразу, конечно, а после пыток, на которых он расскажет и то, что было, и чего вовсе не было. Одним словом — при том, самом удивительном, стечении обстоятельств, данному фрицу повезло как минимум дважды. Он не только встретил меня, но и избежал весьма вероятного попадания в гестапо.

На всякий случай решил уточнить:

— Так ты, значит, твёрдо решил продолжать бороться за наше дело?

— Конечно, — взвился он. — А как может быть иначе? Я много думал и уже давно понял, что гитлеровская теория, о превосходстве нашей нации над славянами или другими народами, лишена смысла и не права. Все мы люди, и все мы равны. Он сумасшедший, который в своём сумасшествии и всех немцев сделал безумцами, как он. Я не могу стоять в стороне, наблюдая, как гибнет мой народ. Я хочу действовать и освободить людей от нацистской тирании.

— Похвальные слова и хорошее желание. Только скажи: как ты собирался этого добиться?

Тот на секунду задумался, а потом пожал плечами:

— Думал начать вербовать сторонников, создать комитет и уже потом…

— Потом, находясь на дыбе в гестапо, под зверскими пытками закончить свой жизненный путь, — договорил за него я.

— Нет! Почему? — удивлённо поднял он брови.

— Потому что вас сразу же поймают!

Тот замотал головой.

— Я не дурак и хотел действовать аккуратно, и не приглашать к себе в группу всех подряд. Вначале думал завербовать пару-тройку знакомых у себя в городе. Потом думал вернуться в госпиталь и уже там, выбрав надёжных людей, провести тайную разъяснительную работу. Конечно же, этих людей перед этим предполагалось хорошенько проверить, предварительно узнав об их настроениях и мыслях.

— Идея неплохая, но закончится она всё равно так, как я ранее сказал — в гестапо.

— Необязательно, если тот, кого я захочу завербовать, будет настроен антигитлеровски.

— А как ты об этом узнаешь? Он тебе сам об этом скажет?

— Ну да.

— И это станет твоим концом!

— С чего ты так решил?

— А с того, что если он тебе расскажет в разговоре о своей нелюбви к нацистской идеологии и строю — знай, перед тобой провокатор. Никто в здравом уме и светлой памяти первому встречному мысли, за которые ждёт тюрьма или концлагерь, раскрывать не будет. Если, конечно, ты не собирался членов своей будущей организации вербовать в доме для душевнобольных.

— Ты думаешь? — нахмурился визави.

— Уверен! В свою организацию ты сможешь набрать либо провокаторов, либо недалёких людей. И с теми, и с другими действенную боевую организацию не образовать. Так что, план твой заранее провальный.

Фриц насупился ещё больше, а глаза его заблестели. Вероятно, он долго думал над этим вопросом и сейчас, когда я безжалостно разбил его наивные мечты, готов был заплакать.

— Ну и ладно, ну и пусть, как я рассчитывал, не выйдет. Это теперь всё равно, — всё же совладал он с собой и, улыбнувшись, громко заголосил: — Теперь, когда встретил тебя, мы вдвоём что-нибудь обязательно придумаем, что будет гораздо лучше чем-то, что придумал я один. Правда?

Его детские надежды я рушить не хотел. А потому кивнул.

— Правда, — и раскрыл часть карт: — Кстати говоря, я уже кое-что придумал для того, чтобы приблизить нашу победу.

— Вот как? Скажи: что это?

— Пока не могу — это секрет! Но в своё время я тебе обязательно его открою. А сейчас ответь: ты со мной или будешь действовать вне моей юрисдикции?

Фриц аж затрясся, мотая головой.

— Конечно же, с тобой! Я же сказал — ты мой командир! Я готов выполнить любой твой приказ! Приказывай!