Нереальная реальность

Лаврушин летел в бесконечный туннель. Вокруг творилось что‑то невероятное. Дикое. И ни с чем не сравнимое. Здесь властвовали порождения самых безумных кошмаров, терзавших человечество. Здесь жила кристально чистая злоба и ненависть. Здесь было собрано все самое отвратительное и мерзкое, что создала Вселенная. Здесь жила болезненная, мерзкая, сужая воля, разщбитая на вожделение, старсть, похоть и жажду крови миллионов существ.

Чудовищные нетопыри, штурмовавшие замок, были просто мультипликационными добрыми игрушками по сравнению с кошмарами, жившими здесь.

Но вот прорезал слух визг демонов, упускающих предназначенную им добычу. И забил по ушам клекот птиц. Пламень стерегущих ифритов не смог прожечь беглецов. Крылья черных птиц Тота не могли вышибить дух у тех, кто защищен вечной Музыкой Света.

– Помните! Цитадель, – донесся улетающий вдаль голос Большого Японца…

Лаврушина ощутил, что лежит на камнях, солнце греет жаркое летнее солнце. Послышался стук копыт и грохот деревянных колес о брусчатку. Его окатило водой из‑под колес.

Лаврушин приподнялся и увидел, как мимо промчалась пролетка.

– Где мы? – Степан огляделся, поднимаясь на ноги и отряхиваясь.

– Леший его разберет, – только и оставалось сказать Лаврушину.

Часть пятая

Музыкант играет как умеет

Лаврушин походил на узника концлагеря, дорвавшегося до склада с колбасой. Он никак не мог насытится. Он наслаждался своим искусством. Его пальцы так и тянулись к инструменту, которым он, наконец, овладел. Музыка Космоса проходила через него и выплескивалась во Вселенную через «пианино». И каждая мелодия открывала дверь в новый мир.

В каждом мире друзья проводили от нескольких минут до нескольких часов. У них была другая цель.

Торжественная, немножко мрачная, жутковатая музыка. И вот путешественники в деревянной Москве. Видны стены Кремля, практически не меняющегося под напором времени. Под ними толпится разношерстный люд – увечные, убогие, стрельцы. Изо рта у всех пар – не май месяц, снежок уже сыпет. И вот появляется карета, окруженная конниками. По толпе проносится шепот:

– Поехал Антихрист!

– Царевна Софья – та хоть русская.

– Бороды всем сбрил. Точно – супротив Господа пошел. С немчурой связался.

– Верно говорят – немец – то не человек, а черт.

– Вон, к Лефорту, поехал. Фу, глаза бы мои не глядели.

– Да тише ты. Давно батогов не пробовал!..

Тоскливый глубокий аккорд – и вот друзья в другом, мрачном и сыром городе.

Желтые петербургские дома. Спешит куда‑то молодой человек, вид у него встревоженный, болезненный. Заметно, что он на грани безумия. Под пальто – топор. Родион Раскольников собственной персоной…

Следующий аккорд – грустно‑насмешливый, таинственный, странный. Патриаршие пруды. Спешит за трамваем человек. Что‑то кричит, машет руками. А в трамвай пробивается огроменный черный кот.

– С котам нельзя! – кричит кондукторша.

Кот протягивает гривинек и берет билет. Аннушка уже пролила масло… Новый аккорд – на этот раз какой‑то корявый, натужный, никчемушный. Плещется синее море. На горизонте устроился античный город, вокруг него раскинулся военный лагерь. На берегу сидит тип, похожий на слегка облагороженного грузчика из супермаркета.

– Э, Афина, как мне одолеть эту дерьмовую Трою? – спрашивает тип по‑английски.

– Тут, парень, надо котелком поработать, – объясняет смазливая разбитная деваха, которой в самый раз служить в престижном публичном доме.

– Ну как? Как подпалить задницу этому Приаму? – обхватив голову руками раскачивается из стороны в сторону «грузчик».

– Ну, Одиссей, понимаешь, можно сделать деревянного коня.

– Да ты чего плетешь? Кому нужен деревянный конь?

– Молчи, когда с тобой разговаривает богиня, – вдруг капризно взбрыкивает девица. – Сделаете коня. Скажете, что от меня. Я подтвержу.

– Ух ты, а дальше?

– А дальше…

Да, кто‑то сильно потоптался по классике… Чего только не насмотрелись Лаврушин и Степан, слоняясь по измерениям. Видели рокеров, которые гонялись на мотоциклах за Ромео и Джульеттой. Попали на улицу уездного городка, по которой как сумасшедшие, высоко вскидывая колени, метались полоумные жители и что есть силы визжали:

– К нам едет Ревизор!

Смотрели из кустов, как торговались о продаже вишневого сада. Видели, как двое – пухлый бородач и долговязый лысый очкарик дрались из‑за стула. Видели, как в покосившуюся церквушку вели Хому Брута. И слышали потом крики, доносившиеся оттуда. Были на площади, где пытались казнить укрывателей Ходжи Насреддина. Лаврушин наслаждался своим могуществом. На него снова и снова накатывала волна понимания и узнавания.

– Куда мы скачем? – спрашивал Степан.

– Я ищу, – коротко отвечал Лаврушин, его взгляд рассеянно блуждал по окрестностям.

– Что ты ищешь, Сусанин?

– Я пытаюсь понять.

– Что ты пытаешься понять, Сократ ты наш?

– Хочу нащупать какое‑то главное звено этих миров. Пока не вырисовывается. Но оно должно быть.

– Сколько можно?

– Вот найдем Цитадель…

Залихватская, разухабистая короткая мелодия – и вот перед друзьями мощеная камнем тесная улочка.

– Один за всех и все за одного, – орет один из мушкетеров, и начинается жуткая кровавая драка на шпагах…

Уродливый раздрай мелодии. Толпа улюлюкает. Толпа счастлива. Толпа ликует. По помосту катится голова Марии Антуанетты… В некоторых мирах они задерживались на день и более. Другие проскакивали, как скорый поезд захудалый полустанок.

– Я, кажется, нащупал ноту, – наконец, сказал Лаврушин, когда они находились в Шервудском лесу. Недалеко в стороне пели стрелы и лязгало железо.

Он вытащил «пианино» и задумался.

– Лаврушин, сейчас схватка досюда докатится. Давай поищем место получше! – нервно произнес Степан.

– Не мешай, – Лаврушин собрался, прикрыл глаза.

И потекла прекрасная мелодия. Что‑то в ней было такое, что затрагивало самые тонкие струны души.

Возникла воронка. Засосала друзей. И выбросила в необычном месте.

– Дела‑а, – прошептал Степан и натужно улыбнулся. – Дискотека.