Нереальная реальность

– Это бал, деревенщина.

Они действительно находились на балу…

* * *

Хрустальные колонны взмывали вверх и расцветали там мраморными цветами, образовывая резные своды. В фонтане плескалась вода, подсвеченная синими и зелеными светильниками. Тяжелые, из бронзы и хрусталя, люстры отбрасывали на танцующих самые причудливые блики. Играла средневековая музыка.

И пары кружились в центре зала в странном, каком‑то скованном, но все равно красивом танце. Кружились прекрасные дамы с высокими прическами, в длинных, шитых золотом и серебром, платьях. Кружились их кавалеры.

Более пеструю публику трудно было себе представить. Здесь присутствовали и подтянутые молодые люди в мундирах с эполетами и аксельбантами, и военные в форме времен второй мировой войны. На паре человек вообще были комбинезоны, которые лучше подошли бы для космических просторов.

Звенели бокалы. Лилось вино. Слышался веселый смех и шутки. На возникших изниоткуда в уголке огромного зала друзей обратили до обидного мало внимания. Люди просто раздвинулись, кто‑то вежливо поклонился им, кто‑то сказал «Добро пожаловать». Оркестр грянул веселую мелодию. Подскочил слуга в красной ливрее с золотыми вензелями.

– Рады приветствовать вас, господа, – он поклонился. – Я распорядитель. Ужин? Вино? Ваш заказ?

– А мы где? – спросил Лаврушин.

– Как где? – с легким недоумением, переходящим в тяжелые подозрения, спросил распорядитель.

– Что это за мир? – плюнув на все, попер напролом Лаврушин.

– Это Цитадель, – холодно произнес распорядитель. И тут его взгляд упал на «пианино». Он начал бледнеть, потом краснеть, наконец, нашел в себе силы низко поклониться и произнести: – Извините. Я должен был понять сразу. Еще раз простите. Конечно…

Он был смущен, растерян.

– Пожалуйте, – он поклонился и указал рукой перед собой.

Лаврушин пожал плечами. Возражать смысла не было. Они прошли через зал. Некоторые, кто видел «пианино», видимо, знали, что это за штука, и их реакция не заставляла себя долго ждать – лица вытягивались, дамские ладони тянулись к воротам платьев или сердцам, губы что‑то шептали. За дверьми начиналась длинная анфилада комнат, обставленных старинной мебелью разных эпох. Прямо Эрмитаж – тем более украшенные росписями стены плотно увешаны картинами в золоченых рамах. Солдаты в красных камзолах, перепоясанные кожаными ремнями, разводили перекрещенные алебарды и распахивали двустворчатые массивные двери. На плечах служивых висели вполне современные автоматы. Путь закончился в квадратной просторной комнате, где по углам на карауле стояло восемь человек, а один, судя по всему, старший, сидел за столом с золотыми кривыми ножками и водил гусиным пером по гроссбуху.

– Срочный доклад Светлому Князю Властимиру, – молвил распорядитель, останавливаясь перед столом.

Старший поднял глаза, недоуменно осмотрел пришедших, при виде «пианино» стандартно побледнел, засуетился, пробежал в соседнее помещение, вернулся через минуту и кивнул:

– Ждут!

Следующий зал сильно уступал по размерам бальному, но тоже был достаточно просторен и вычурен – золото, зеркала, росписи по потолку с видами сражений древности. В центре стоял длинный и широкий стол. На нем прочно утвердился беспорядок – валялись военные карты, бумаги, стояли два компьютера с метровыми жидкокристаллическими дисплеями. В углу матово светился телеэкран метра три по диагонали.

Во главе стола сидел благородный белобородый человек огромного роста, косая сажень в плечах. На нем была горностаевая мантия. Его мудрый взор видел все. Помимо проницательности в его глазах была доброта. И понимание. Это и был Светлый Князь Властимир.

На стульях с высокими резными спинками и кривыми ножками устроилось еще человек двадцать – сборище не менее странное, чем на балу: люди в защитных комбезах и в кольчугах, в переливающихся доспехах и непонятных одеждах. Их роднило одно – принадлежность к ратному делу.

– Музыкант, – торжественно изрек распорядитель, пропуская друзей в зал.

После этих слов повисла такая тишина, что, казалось, она не нарушается даже стуком сердец и дыханием.

Среди присутствующих Лаврушин заметил двоих знакомых. Это был Конан, не расстававшийся со своим мечом, опиравшийся о него, как о посох. И человек в синем плаще – Дункан. Похоже, они наваляли в Москве и рокерам, и собакам с их хозяином, да еще и вырвались целыми‑невредимыми. Отрадно.

Светлый Князь захлопал в ладоши. Остальные тоже зааплодировали. Лаврушин поежился. Он терпеть не мог находиться в центре внимания. И совсем худо, когда непонятно, с каких таких заслуг ты угодил в этот самый эпицентр внимания.

– Займите свои места, – властно произнес Светлый Князь.

Три стула были свободны. Друзья заняли два из них. И Лаврушин неожиданно ощутил, что нашел свое место. Именно этот неудобный стул предназначался для него. И удостоится его для простого смертного ох как нелегко.

– Ну вот, только Большой Японец, желтая морда, где‑то шляется, – подал голос невысокий усатый мужичонка, туго перетянутый портупеями, с кобурой.

– Да появится, Василь Иваныч, – воскликнул вихрастый паренек рядом с ним. – По японкам загулял.

– А ты, Петька, не перебивай старших, япона мать!

– Мы видели Большого Японца, – Лаврушин переборол нерешительность. Он чувствовал, что обладает за этим столом точно таким же правом голоса, как и другие.

– Когда, боярин? – прогрохотал бородатый верзила в кольчуге, сидевший рядом с Конаном. Только по размерам он был раза в полтора поболе киммерийца. Лаврушин таких здоровяков не видел никогда.

– Несколько дней назад, – Лаврушин вконец запутался, сколько времени они скакали по мирам.

– Говорил тебе, Илья Муромец, что могучий герой жив! – обрадовался Конан и ударил себя в грудь.

– Ага. Помню в селе Карачарове по молодости, после жбана зело вина… – затянул Илья Муромец.

– Потом, богатырь. Позже, – Светлый Князь обернулся к друзьям. – Поведайте, где побывали, что за чудеса в мирах видели?

Лаврушин сжато описал свои похождения. И дошел до сражения в замке Дракулы.

– Третий Холодный мир, – пояснил Светлый Князь. – Вы единственные, кто проникли туда и вернулись.