Невероятная очевидность чуда

И странное дело, это их затянувшееся, созерцательное молчание и погружение в свои размышления и мысленные картинки не вызывало ощущения разобщенности, ухода в свои переживания и думы, в которых каждый отгораживался, оставаясь сам по себе, скорее наоборот – их словно объединило чем-то невидимым.

И в какой-то неуловимый момент, на каком-то очень тонком, необъяснимом уровне они оба почувствовали это единство восприятия ими мира и совпадение душевного настроя.

Именно поэтому Орловский и задал вопрос, чувствуя, что здесь и сейчас они оба открылись для какой-то особой доверительности, в которой нет надобности в экивоках и утаивании информации о себе.

Может, только в этот момент, в этом месте, войдя в это удивительное душевное состояние, у них сложилось «окно искренности» – может. Но Павел испытывал странную потребность узнать об этой девушке как можно больше и готовность самому поделиться с ней историей своей жизни.

– Я хотел спросить у вас, Ева, – нарушил он молчание, продолжая все так же глядеть вдаль, – хотя и понимаю, что это болезненный и неприятный вопрос.

– Про маму, – догадалась Ева, так же, как и он, продолжая смотреть туда, где текла и терялась у горизонта речка Калиновая.

– Да, – подтвердил он. – Вы сказали, что она умерла совсем недавно. Но она же была не очень пожилым человеком. Что-то случилось?

Оторвавшись от созерцания пейзажа, он повернул голову и посмотрел внимательно на девушку.

– Случился ковид, – ответила Ева, так и не поворачивая головы. – Самое странное, что заболела именно мама, а не я, при том что я-то всю пандемию работала, в том числе и в ковидном отделении. Но заболела мама и сразу в тяжелой форме, с поражением практически всех легких, и лежала на ИВЛ. Прогнозы и динамика, которую давали специалисты, были очень нехорошими. Но каким-то чудом она справилась с болезнью, и мы смогли ее поднять. Но… Мало того что ковид подорвал всю ее иммунную систему, он дал серьезные осложнения и спровоцировал очень тяжелое заболевание.

– Вы одна с этим ее заболеванием боролись? – задавая вопрос тихим, сочувствующим тоном, спросил Павел.

– Ну как одна… – протянула Ева, – не совсем одна, но…

На самом деле ковид прошелся по жизни Евы разрушительным кулаком. Буквально за два месяца до того, как эта гадость ворвалась в жизнь страны, Ева со своим другом и партнером Виктором Костиным подали заявление в загс. Они решили узаконить отношения и стать официально мужем и женой после всего нескольких месяцев совместного проживания.

Они знали друг друга с института, учились на одном потоке, на лечфаке, только Витя специализировался в хирургии, а Ева в анестезии и реаниматологии. Парой во время учебы они не стали – нравились друг другу, заигрывали и присматривались, но дальше этого дело не двинулось, поскольку оба в тот момент находились в других отношениях. А вскоре и вовсе разошлись по разным больницам проходить интернатуру. И встретились лишь через несколько лет на дне рождения бывшего одногруппника Евы, с которым в свое время дружил Виктор.

Оба к тому моменту были свободны и одиноки, ну и вспомнилась былая симпатия, и как-то оно само все закрутилось-завертелось. И уже буквально через месяц они съехались, а еще через пару месяцев Виктор сделал Еве предложение. А она подумала, всерьез сомневаясь в необходимости этого шага… Дело в том, что маме Виктор не очень-то понравился, но отговаривать дочь или как-то влиять на ее выбор Лилия Олеговна и не думала, но мнением своим с дочерью поделилась. Обдумав и взвесив все за и против, Ева все же приняла предложение Виктора.

Они вовсю готовились к важному событию, копили и собирали деньги, решали, как проводить это значимое мероприятие, Ева шила платье, и вдруг… Ковид, локдаун, и мама в реанимации на ИВЛ – без сознания и без всякой надежды.

Витя был постоянно рядом, полностью в проблеме, поддерживал и помогал всем, чем мог, Еве. А когда случилось чудо и мама пошла на поправку, он кружил плачущую от счастья Еву на руках и сам расчувствовался до повлажневших глаз.

Все начало постепенно возвращаться в привычную колею, мамочка хоть и очень медленно, но шла на поправку, Ева с Виктором назначили новую дату свадьбы, отмененную из-за локдауна. Однажды маме стало настолько плохо, что на скорой ее привезли в больницу, причем в ту, в которой работал хирургом Виктор, и после обследования Лилии Олеговне врачи вынесли страшный диагноз.

В памяти Евы отчего-то очень ярко, в деталях, запечатлелся момент, как они стояли под дверью кабинета, где проходил консилиум врачей, изучавших анамнез мамы Евы, и Виктор крепко сжимал ее ладошку. Стояли вот так и отчего-то не разговаривали – не обменявшись ни одним словом, ждали.

А когда к ним вышел лечащий врач Лилии Олеговны и начал объяснять, что показали результаты обследования, Ева каким-то обострившимся чутким восприятием происходящего вдруг остро ощутила, почувствовала, как по мере того, что говорит врач, Виктор медленно-медленно отпускает ее ладонь и убирает руку в карман своей медицинской робы.

Доктор протянул им бланки с результатами проведенных обследований, и пока они их изучали, у Евы возникало и все больше крепло странное ощущение, будто истончаются и обрываются какие-то невидимые энергетические и душевные нити, которые связывали ее с Виктором и она остается совсем одна… Она так явно, так четко это чувствовала, что даже не удивилась, когда Виктор, внимательно изучив все анализы Лилии Олеговны, сунул их в руки Еве и, ничего не говоря, просто ушел.

Вечером, когда Ева вернулась из больницы домой, он встретил ее в прихожей и, не дождавшись, пока она хотя бы снимет верхнюю одежду и скинет сапоги с уставших ног, объявил о своем решении:

– Ев, я думал весь день и понял, что не готов жить в том, что предстоит тебе и Лилии Олеговне, – и, не в силах смотреть девушке прямо в глаза, извинился: – Прости. Лучше сразу, чем пытаться, пробовать и изводить друг друга.

– Ладно, Вить, – уставшая и морально опустошенная после страшной новости, очень трудного разговора с мамой и консилиумом врачей, да еще после отработанной вечерней смены, Ева приняла спокойно его решение. – Ты иди. Я сейчас не могу ни о чем с тобой говорить.

И он ушел. А на следующий день, пока Ева была на дежурстве в больнице, он вывез из квартиры все свои вещи. С того дня они больше не виделись и не разговаривали даже по телефону – Еве было не до выяснений и разговоров, а ему… Да хрен бы там, что ему – неинтересно. Пустое.

– То есть не потянул Витя осложнений, – кивнул понимающе Орловский.

– Если честно, для меня его побег тогда был во благо, – призналась Ева, – хотя я этого не осознавала и поняла сей факт намного позже. А тогда я была сосредоточена исключительно на маме. И потом, – пожала она равнодушно плечами, – я понимаю, почему он так поступил. Виктор – отличный хирург и грамотный врач, он прекрасно знал, что это за болезнь и что нас ждет впереди: в том состоянии, в котором после ковида находилась мама, ей эту хрень было не победить, это без вариантов. Знал он и то, что в последней, терминальной стадии мама сляжет и будет лежать не меньше года, нуждаясь в постоянном уходе. Как, собственно, и случилось. И как я и наши родные и близкие ни боролись и какие только связи и деньги ни подняли на борьбу с этой гадской болезнью, но… Все это Виктор отчетливо понимал и принял такое для себя решение. И слава богу, что принял и ушел. Все эти четыре года я была сфокусирована только на маме и ее болезни, а еще на работе и периодической учебе, поскольку нам необходимо постоянно повышать квалификацию, изучать новые медикаментозные и аппаратные разработки, новые методики, осваивать параллельные специализации, так что учеба у меня перманентно и помногу. И сверху всей этой ноши громоздить на себя еще и достаточно капризного и амбициозного мужчину – это уж совсем перебор.