Невероятная очевидность чуда

– Етишкина кондрашка, – дала эмоциональную оценку такому решению Ева. – И сколько вам лет тогда было?

– Это были летние каникулы, когда мне исполнилось двенадцать, тем самым летом, когда мама ушла от Орловского и вернулась в Питер.

– О как! – поразилась Ева. – А вас что, с ним оставила?

– А я был в лесах, – посмеялся легко Орловский, – все это лето. И то, что там между ними происходило, не знал, да и не сильно интересовался, потому что был совершенно захвачен новым направлением своей «учебы». И мне это невероятно нравилось. Я прямо так по-пацански, по-мальчишески балдел и ловил реальный кайф от всего, чему меня там учили, чем занимался и через что проходил. И ни за что бы в тот момент не согласился бросить свое «индейство» и вернуться с мамой в Питер. Надо сказать, вот уж кто был реально адекватен, так это те мужчины, которые стали моими наставниками и учителями по науке о дикой лесной жизни и выживанию в условиях лютого фронтира. Уж куда как адекватней и в сотни раз мудрее моего папаши. Все инструкции, что давал им Орловский относительно меня, когда передавал им в руки на все лето, мужики выслушали молча, изредка покивав, – иронично усмехнулся Павел, вспомнив тот момент.

И первое, что объяснил Пашке один из двух наставников, которым передал его отец, когда они оказались даже не в лесу, а возле вертолета, что должен был отвезти их всех к точке высадки:

– Ты делаешь только то, что я тебе скажу, и только тогда, когда я тебе скажу это делать. Никакой личной инициативы, никакого взбрыка и гонора. Мы вдвоем будем объяснять тебе и объяснять все свои действия и приказы, но только имея безопасную возможность для этого: то есть на привале, в спокойной обстановке. И запомни: лес «дурнины» не терпит и очень быстро наказывает и упокаивает лихих перцев, считающих себя самыми умными и крутыми.

– Одним моим, можно сказать, «крестным лесным папой» стал мужик-лесовик, звали которого Юрьич, – увлекся собственным рассказом и воспоминаниями Павел, улыбаясь и иронизируя над самим собой. – Полного его имени никто не знал, а он его никому не называл: Юрьич и Юрьич, и все. И кем он был на самом деле, какой национальности, внешне-то явная смесь монгольской с русопятой, в каких лесах и далях земного шарика его носило, какие дела-задания выполнял он для государства – сие есть тайна великая и загадка, без вариантов для разгадывания. Но был он… Не знаю, – задумался на пару секунд над определением Павел и усмехнулся: – Реально Лешим каким-то. Лес знал, как будто был его духом, ходячим деревом-призраком: мог раз – и раствориться среди листвы в один миг. Вот вроде бы стоял рядом с тобой и вдруг просто исчез. Уникум. Всегда вприщур, весело смотрел на собеседников и все посмеивался, с закосом под дедка-шишка простонародного, под эдакого ушлого вечного прапора. А на самом деле крут был Юрьич необычайно и знания имел обширнейшие и глубокие в очень многих областях. Вот в такой манере простонародной, с матерком и улыбочкой, с вечной связкой-паразитом между слов «нах», как бы в проброс и вроде как в шутку, он передавал и транслировал мне знания и свою науку.

У Павла в памяти и сознании на всю жизнь запечатлелись уроки этого неординарного человека, даже странно, вроде как под гипнозом учился, настолько он четко и подробно помнил практически все их разговоры, всю науку и слова Юрьича.

Ну, например:

– Медведь, Пашка, – пошучивая, говорит Юрьич, – он, как и носорог в Африке, плохо видит. Но при той стремительности, с которой они оба бросаются в атаку, нах, и той скорости, которую способны развить в этой своей атаке, это не их проблемы. И если ты не имеешь навыка учуять того медведя, обходящего свою территорию, не меньше чем за сто метров и разойтись с ним уважительно краями, то это тоже будут не проблемы медведя. А тебе уже будет по… насколько ты был крутым лесовиком… – и ржет так довольнехонько над своей шуткой. А потом так вдруг резко оборвал смешок и спросил без улыбочки: – Ты вот скажи мне, Пал Андреич, для чего лесному делу обучаешься? Папка настоял?

– Ну да, отец решил, что нужно мне обучиться этой науке, – ответил Павел и добавил со всей пацанской искренностью: – И мне это очень нравится.

– А нах тебе это нужно? – смотрел на него острым, как иголка, взглядом Юрьич. – Ты что, собираешься стать по жизни лесовиком? Сделать это делом своей жизни? Охотой и рыбалкой промышлять и семью кормить?

– Не-е-ет… – протянул пораженный таким вопросом Павел. – Я как-то и не думал с этой стороны.

– А что не думал-то, нах? Вроде не дурной ты парень, – попенял наставник и пояснил мысль свою: – Мало освоить ремесло, профессию до того, чтобы она стала частью состава твоей крови и мышления, мало разум под нее заточить, стать лучшим и знать себе цену, надоть еще, Павлуха, нах, и пользоваться спросом. Вот ежели ты не собираешься жить этим делом, то нах тогда тебе надрываться, осваивать лесную науку лет двадцать, не меньше, чтобы быть хорошим лесовиком, а? Вот ты кем собираешься стать? Что тебе по душе ложится?

– Я пока не знаю, – искренне признался Пашка, – мне электроника нравится и очень увлекает, роботы всякие, механика и машинерия. – Подумал и добавил: – А еще путешествовать.

– И где ты видишь здесь электронику, нах? – широко разведя руки в стороны, показательно обвел Юрьич пространство вокруг себя и, коротко хохотнув, добавил: – И машинерию с инженерией?

А обалдевший от столь внезапного поворота разговора Пашка смотрел на него во все глаза, совершенно ошарашенный.

– Вот их и развивай, двигайся в этом направлении, туда упрись упорством освоения науки, сделай целью и задачей своей жизни стать в этом деле спецом наилучшим, профи высшего качества, а не трать самое золотое для учебы время на посторонние науки, коли они не дело твоей жизни. Понимаешь? – спросил Юриьич у замершего, смотревшего на него пораженно пацана, даже не добавив своего обычного «нах».

– Понимаю, – кивнул Пашка и честно дополнил свое заявление: – Наверное.

– Наверное, – хмыкнул Юрьич и крутнул головой, посмеиваясь над мальчонкой. – Науке выживания, умению соображать правильно, работать со своим сознанием и подсознанием, слышать живой мир и приноравливаться к нему и его законам, уметь жить с ним в ладу и договариваться я тебя обучу, – совсем другим, деловым тоном высоко образованного человека вынес свой вердикт наставник. – Но большему учить не стану. Хоть и есть в тебе расположенность к слиянию с природой и правильное понимание истинности мироустройства, но это не твоя жизнь, парень.

– Круто, – оценила Ева и спросила: – И что, вы вернулись к родным в Питер?

– Нет, не вернулся, – словно выныривая из ярких воспоминаний, переключился Орловский на реальность, возвращаясь в их разговор. – Дело в том, что я учился в очень хорошей школе, не понтовой и не гимназии для детей богатых папенек, а в нормальной школе, правда, физико-математической. К тому же я все еще занимался с репетиторами. Ну и, по совету Юрьича, вернувшись из первого своего летнего лесного обучения, попросил отца, чтобы тот нашел мне специалиста по электронике, который мог бы меня обучать. Отцу идея зашла, компьютерная тема тогда только-только развивалась и очень ценилась, и я начал обучение по электронике. Но все последующие три года, каждые каникулы, зимние, весенние и летние, Андрей Ильич неизменно отсылал меня в «природу», так сказать. Я учился охотиться из лука и с копьем у эвенков, у чукчей обращаться с оленями и собачьими упряжками, ловить рыбу десятью разными способами у поморов на Белом море, у горцев и потомственных казаков обращению с лошадьми и вольтижировке, а у староверов жизни в сибирских лесах, причем проводил в этом обучении все каникулы, что называется, от звонка до звонка. Честно сказать, вся эта наука вызывала у меня неизменный пацанский восторг и нравилась необычайно, хоть и давалась порой очень нелегко, через серьезные испытания и преодоления, но это только добавляло кайфа и азарта в овладении новыми навыками – ну а как же! Это же преодоление себя на слабо, типа «я победитель, пусть даже и в малом». А еще мне невероятно, просто фантастически повезло с учителями и наставниками – настоящие, мощные мужики, которые всерьез меня натаскивали и делились не только знаниями, но и жизненной мудростью. Правда, Чингачгуком российского розлива, как ожидал от меня отец, я не стал, и слава богу.

А Ева, посмотрев на Орловского, поняла, что за этой его обтекаемой фразой спрятано много того, что он ей рассказывать не намерен. А почему, собственно, он должен открывать и поверять какие-то свои тайны совершенно незнакомой девушке? Понятно, что никто никому ничего не должен, а откровенничать, прямо вот так до донышка, ни он, ни она и не намеревались – так, по верхам, немного своей и немного семейной истории, и достаточно.

– Мама ваша с отцом спокойно развелись? – не стала продолжать педалировать тему «выживальщиков» Ева. – Она вас с ним оставила, потому что ваш отец воспрепятствовал?

– Они не разводились, поскольку так и не оформили официально свои отношения, – ответил Орловский. – А что касается меня, мама же понимала, что отец создает мне самые наилучшие условия для учебы, да еще и какие-то дополнительные занятия финансирует: спорт и развивающие разного рода навыки и выносливость уроки. Так она называла эти мои лесные курсы выживания, – хмыкнул иронично Павел.

– Слушайте, – не удержавшись, все же высказала свое мнение Ева. – Это не очень нормально, когда ребенок в двенадцать лет остается жить с человеком, который его откровенно прессингует, пусть и не физически, а морально, что тоже является жестким абьюзом. Ребенок и подросток должен расти в семье, в которой он окружен любовью и заботой. Ему необходимо четко знать, что его любят любого, даже если он ужасно накосячил и ошибся в чем-то. А еще ему необходимо чувствовать, что, случись с ним какая беда или неприятность, все родные встанут вокруг него одной стеной и защитят от любой напасти. Это я не прописные истины пережевываю, Павел, а утверждаю потому, что работаю с больными и пострадавшими детками и знаю точно, насколько это жизненно важно для ребенка. Ну и как человек, изучивший углубленный курс детской психологии. Уверена, что ваша мама и родственники с ее стороны это тоже понимали. Почему же они вас оставили у отца?

– А они меня и не оставляли, – подивился ее горячности Павел и объяснил: – Наоборот, они готовились ринуться в бой против Орловского, чтобы вернуть меня домой. Вы вряд ли представляете, Ева, какими ресурсами в конце девяностых обладал бизнесмен уровня Андрея Орловского. В первую очередь это, понятное дело, большие деньги, во вторую – серьезные связи и завязки, вплоть до самых высоких властных структур, и соответственно этим первым двум пунктам – власть. Противостоять таким предпринимателям в то время было возможно, но очень сложно, ближе к нереально, а простому человеку так и вовсе без вариантов. Не скажу, что мои родные были такими уж простыми людьми, но по степени влияния и ресурсности их связи сильно уступали отцовским. И тем не менее они задействовали все свои возможности, включив «ковровую бомбардировку» чиновничьих кабинетов, поднимая все свои связи, чтобы вступить в борьбу за меня, поскольку Андрей Ильич объявил маме, что не намеревался отдавать ей сына, ибо имеет большие планы на него. Но нам невероятно повезло, помог, как водится, случай: именно в тот момент у Андрея Ильича сложилась непростая, весьма напряжная ситуация, в которой ему было совсем не до противостояния с нами. С мамой моей они уже с полгода как не жили вместе, и у отца появилась молодая возлюбленная. В какой последовательности: сначала любовница и потому с мамой отношения закончились, или в обратной последовательности, не знаю, да и не суть. Важно другое: девушка была дочерью его партнера и все у них шло к свадьбе. И отцу никак нельзя выказывать себя тираном перед партнером и невестой. Во-вторых, именно в этот момент у него начались, как тогда говорилось, серьезные терки с конкурентами, а попросту война за ресурсы. И такая вполне себе жесткая война, порой с разборками и пострелушками. Мама же, четко уловив совокупность этих обстоятельств и факторов, воспользовавшись помощью адвоката, которого ей предоставил тогдашний ее директор, предложила отцу договориться о моем статусе. Такому человеку, как руководитель Центрального канала ТВ, не отказывают даже бизнесмены уровня Орловского, и папеньке пришлось подписать официальный документ, устанавливавший порядок совместного опекунства надо мной, по которому маме передавались основные и главенствующие права в отношении меня.