Невероятная очевидность чуда

– Ну что ж вы так, Ева Валерьевна, – попенял девушке от души Данич.

– Да как-то так, Константин Алексеевич, – повинилась еще раз Ева, разведя руками.

А тот повернулся к Орловскому и пожурил заодно и Павла:

– Ну ладно Ева Валерьевна, она совсем недавно пережила тяжелую утрату и работала последнее время очень напряженно. Но вы, Павел Андреевич, с вашими-то неординарными способностями и навыками, как вы-то могли забыть доложить о таком важном обстоятельстве?

– Я, как и предыдущий оратор, – начал тихо посмеиваться Орловский, – «как-то так».

И, как Ева только что, покаянно развел руками в стороны, типа: «Ну извини».

– Ой-й-й… – выдохнул показательно-бессильно Данич и покрутил осуждающе-недовольно головой, – дорыбачились тут на пару, расслабились совсем, как я посмотрю.

– Да не, мы ж с пониманием, – пошутил Павел и привел весомый аргумент: – Ну и вспомнили же. И вполне вовремя. Сегодня на речке все равно уже ничего искать невозможно. А вот завтра прямо рано утром мы вас на то место отведем.

– Отведете, – подтвердил подполковник и, махнув рукой, распорядился: – Проводите меня, Ева Валерьевна.

– Вы рассказали Орловскому про Давида Арамовича и ваши семейные тайны? – спросил вполне доброжелательно Данич, когда они вышли из дома на веранду.

– Нет, пока не рассказала.

– Но собирались, как я понимаю? – закончил подполковник мысль, которую Ева не озвучила, но которая логически подразумевалась из того тона, которым она ему ответила.

– Я пока раздумываю над этим решением, – честно призналась Ева. – И да, я помню, что прежде следовало бы посоветоваться с вами об этой возможности. Но…

– Но вы не любите вспоминать о том, что кто-то посторонний может регулировать и вмешиваться в ваши семейные дела и конкретно в вашу личную жизнь, – объяснил за нее Данич.

– Что-то мне подсказывает, Константин Алексеевич, что вряд ли найдутся люди, которым такое устройство их жизни может понравиться, – поворчала немного Ева.

– Ева Валерьевна, никто не ограничивает вас в ваших жизненных решениях и делах, и уж тем более не следит пристально за вашей жизнью, но вам повезло, или не повезло, это как воспринимать, родиться в весьма непростой семье с настолько же непростой историей. А потому…

– А потому, – продолжила Ева, – имеем то, что имеем. Я все отлично понимаю, Константин Алексеевич, и всегда серьезно оберегаю родных, и вам это отлично известно, – напомнила она ему.

– Известно, Ева Валерьевна, – подтвердил Данич. – И мы это очень ценим и уважаем. И если у вас с Орловским сложились доверительные и дружеские отношения, то вы можете рассказать ему о специфике вашей семьи, но, понятное дело, без конкретики в части, касающейся службы ваших родных. – И усмехнулся: – А потом я возьму с него подписку о неразглашении.

– Он что, имеет отношение к вашей службе? – удивилась Ева.

– Нет, – усмехнулся Данич, – никаким боком. Но Павел Андреевич – личность весьма колоритная, мощная, интересная и очень, очень неординарная. И при этом человек он надежный и весьма умный. Так что, если у вас состоится доверительная беседа, можете поделиться семейной историей, но рекомендую и его порасспрашивать поподробней, много интересного узнаете, если он расскажет.

– Воспользуюсь вашим советом, Константин Алексеевич, – почти официальным тоном пообещала Ева.

– Тогда всего доброго, – пожелал ей Данич. – Завтра утром, как только станет достаточно светло, отправимся на то ваше место на реке.

– Договорились, – подтвердила готовность Ева. – И вам доброй ночи, Константин Алексеевич.

– Да какое там… – безнадежно махнул рукой и вздохнул устало Данич.

– Инструктировал? – спросил Еву Орловский, когда она вернулась в кухню.

– Угу, – призналась Ева не самым довольным тоном.

Павел подошел к ней, обнял и поцеловал в подживающую и уже практически сошедшую шишку на лбу.

– И чего ты расстроилась? Все же правильно: этот твой арабский язык и Маалюля, в которой обыкновенный русский человек никаким боком и образом не мог бы оказаться вот так вот запросто в тринадцатом году. И уж тем более раньше. И вся твоя непростая история. – И какая-то тайная замута. Я понимаю. А там, где у нас непростая история, там сразу же появляются ребята из Конторы. Мне с этим, скажем так, «явлением» сталкиваться приходилось, и не раз. Тренер мой первый, Стародуб, к нему же попасть в ученики было без вариантов, он служака глубоко засекреченный, и как отцу удалось это провернуть, я до сих пор не знаю, но меня, как и каждого его ученика, «смотрели», что называется. А Юрьич и того пуще, вообще человек-загадка с такими навыками и тайным прошлым… Понятно, что и за ним приглядывали, и за мной, как за его учеником, особенно после того, как я освоил его науку.

– Получается, мы с тобой из присматриваемых граждан.

– Ну как-то так. Да и бог бы с ним, я давно забил, что ж теперь, если такой расклад в жизни выпал, – пожал плечами Павел, заглянул ей в глаза, чуть отклонившись корпусом, и усмехнулся: – Зато такую жизнь точно скучной не назовешь. Это вам не в офисе в пасьянс поигрывать, булки отсиживая.

– Да, не в офисе, – подтвердила Ева и тихонько вздохнула.

Орловский знал только один надежный способ, как поднять женщине настроение и заставить выбросить из головы тягостные мысли.

И осуществил этот самый надежный способ, приподняв пальцами ее подбородочек, наклонившись и накрыв губы Евы своими губами. Хотел отвлечь от тяжелых мыслей, поддержать и предаться нежной ласке, а оно как полыхнуло, как затянуло и понеслось…

…в себя они пришли ближе совсем уж к ночи.

Лежали обнявшись, обессиленно-расслабленные, испытывая дивное послевкусие отбушевавшей страсти.

Ева попыталась высвободиться из рук мужчины, прижимавшего ее к своей груди, но Орловский девушку придержал и спросил, не открывая глаз, чуть хрипловатым от только что пережитых ощущений и чувств голосом:

– Ты куда? Есть, пить или иная потребность возникла?

– Без потребностей, – похожим на его, немного севшим и ленивым от неги голосом ответила Ева. – Просто хотела сориентироваться в пространстве на тему: где мы, что мы и сколько времени.

– Мы в моей постели, и ты такая мягонькая, как шелковая, я реально улетаю и балдею, когда тебя глажу и прижимаю к себе. А все остальное: где мы, что мы – в данный момент не имеет значения, – уверил ее Орловский.

И, чуть повозившись, устроил ее поудобней у себя под боком, да еще и второй рукой приобнял.