Нейтрал: падение

– Да, да, Мартина, конечно же, понимаю, ты все сделала правильно, если бы ты забрала его с собой, ты бы, возможно, обрекла его на мучительную смерть. А так у него есть семья, любовь. Ты просто молодец,- подбодрил ее Кристоф.- Так, а почему же ты страдаешь? Если ты говоришь, что ни о чем не жалеешь.

– Из-за Жака. Я рассказала ему все. Он хоть и не подал виду, но я знаю, что он меня не простил. Не простил и себя. Вина разъедает его как ржавчина. После этого он стал совсем другим. Я уже стала жалеть, что вообще сказала ему, что у нас был сын.

Кристоф задумался. Он поставил себя на место мужчины, который узнал, что "профукал" своего ребенка. Еще и наследника. Да, неприятно.

– Слушай, Мартина. Тебе не в чем себя винить. Жаку себя тоже. Так сложились обстоятельства. Ты не обижайся, но, как по мне, Жак не создан для тебя. Да, вы с ним были в детстве вместе. Вы прошли долгий путь. Вы шли, шли. Но сейчас уже другое время, пойми. У тебя новая жизнь. Ты смогла впрыгнуть в новую реальность и создать новую жизнь для себя. А Жак, Жак остался, как я понял там, в лесах. Он до сих пор не может простить себя самого и за то, что дал тогда тебе убежать, и не успел тебя догнать, и за то, что ребенка "профукал", и за то, что сейчас он так ничтожен, безволен, и ни на что не способен.

И мне кажется, подсознательно он винит даже не себя, а тебя. Он болен, пойми это. Болен душевно. И ты не должна мучиться из-за него. Он сам причиняет себе страдания, а этим и тебе. Просто ему надо жить дальше. Вот вспоминается мне,- Кристоф начал рыться в волосах, пытаясь выудить оттуда что-то, наверное, мысль, и тут опомнился, выйдя из воспоминаний.- Когда-то у нас был с ним разговор. Было еще рано, я пришел в бар, и он сидел один. Я подсел к нему. Он был уже очень пьян и горько бедовал о своей судьбе. Чуть не плакал.

При этих словах у Мартины стал комок в горле. Ей всегда было безумно жаль Жака. Потому что она помнила его тем веселым, беззаботным, смелым парнем, каким он был. И то, что она видела сейчас перед собой теперь, не могло не причинять ей боль. Она чувствовала свою вину. Хотя и понимала, что, возможно, незаслуженно, но ничего не могла с собой поделать. Она просто не понимала, куда делся тот Жак. Как может так поменяться человек? Куда делся блеск в его глазах, та тяга к жизни? Почему Жак опустил руки? Почему он сдался раньше времени?

– Так вот, я спросил его, чем он занимается, как он зарабатывает на жизнь. Он сказал, что бедствует. И как я понял, то, чем он зарабатывает, не совсем честно. Потом он начал говорить, что по-другому нельзя. Я сказал: так посмотри на других. На друзей. На меня. На других мужчин. Можно что-то поменять. Кто тебе мешает быть таким, как они? Знаешь, Мартина, он тогда не нашелся, что мне ответить. Подумал, что я его хочу обидеть. Он просто ответил по-моему что-то типа того, что я его не понимаю, и отсел от меня, едва передвигаясь. Более мы не общались с ним.

Он просто неудачник, Мартина, пойми. И его спасение лишь в его руках. Просто его маска говорит вся о том, что все должны его жалеть, и его жалеют. Почему ему в один день не встать, не распрямить спину, не скинуть эту мерзкую маску на пол и не крикнуть своему отражению в зеркале: "Да, я могу! Да, я буду! Я мужчина и я хочу бороться! И я буду бороться! За свою женщину! За свое положение в обществе! За свой материальный достаток! За уважение ко мне!".

А что он делает!? Только пропивает все и оплакивает себя, словно он уже умер и ежедневно присутствует на своих же похоронах, еще и других приглашает к себе, как на поминки. Нет, Мартина, прости, но единственное, что этот человек может сделать: потащить тебя вниз. И не жалей ты его. Мне кажется, он не сдался. Он просто выбрал удобную для него стратегию. Не борьбы, а оправданий. Оправданий собственного ничтожества. Так легче жить, поверь. И он не найдет себе пары. Хотя, допустим, ему жизнь дала большую фору, чем допустим, мне. Ведь ты говорила, что между вами была любовь, не так ли. Вот я, допустим, еще никогда не любил. Да и вообще. А дядя? Его любимую женщину вообще убили. Но он все еще борется. Короче, я не хочу говорить об этом ничтожестве. И не вини себя.

– Да, может ты и прав, Кристоф. Так не винить?- переспросила его Мартина, не веря его словам и желая услышать все это еще раз.

– Абсолютно. Ты ни в чем не виновата. Если он хочет быть с тобой, кто мешает ему сделать это сейчас, завести семью, тех же новых детей. У одних семей умирает один ребенок, так они рожают второго, потом третьего. Это жизнь, Мартина!

Мартина была настолько рада его словам. Пусть они и не свалили груз с ее плечей, но как он и обещал, он стал будто в два раза меньше.

– Спасибо тебе Кристоф,- обняла она его.
– А какие свои секреты ты хотел мне поведать? По поводу твоей семьи?

– И об этом тоже. Подожди! Сначала я хочу сказать другое,- выпалил ей Кристоф, зардевшись.

– Знаешь, у меня был дядя, которого я ненавидел, потому что считал его не таким как все, недостойным членом общества, и тут вдруг я понял, что, возможно, это у нас семейное. Как какое-то клеймо, что передается из поколения в поколение избранным членам семьи,- понурил он голову.

– Какой дядя? Что ты имеешь в виду?

– Мой дядя Винсент. Как бы это мягче сказать, он был нетрадиционной ориентации, невзирая на то, что был женат, - увидев выпученные глаза Мартины, Кристоф добавил.- Да, да, мужчин он любил,- улыбнулся он.

– Так ты что тоже любишь мужчин?
– засмеялась Мартина.

– Ну и что тут смешного?
– вскочил возмущенный Кристоф.
– Мне кажется, я слишком женственный что ли. Хотя многие и думают, что я сдержанный и жесткий, я мягкий, меня абсолютно не тянет к женщинам. Я нормально к ним отношусь.

Главной женщиной, которой я восхищался, которую безмерно любил и уважал, была моя сестра Изабель. Ее убили, когда я был еще маленьким мальчиком. У меня не было ни одной половой связи с женщиной за всю мою жизнь. Я даже пытался когда-то, но это было мне мерзко, и я быстро избежал этого. Почему я не приезжал, когда учился к дяде? Да потому что мне было стыдно посмотреть ему в глаза. Я почему-то свято верил, что он увидит все в моем взгляде. Он ведь самый умный и проницательный человек на свете. Он знает обо всех все. Просто посмотрит на человека - и уже скажет, чем тот дышит, назовет его слабые и сильные стороны, качества характера. Но когда я вернулся, странно, дядя либо оказался толерантным, либо, правда, этого не заметил. Всю жизнь, начиная с моей учебы далеко от родины, у меня создается впечатление, будто я следую за какой-то странной мелодией, которая уводит меня в параллельный мир ощущений. Та палитра чувств, которые охватывают меня, когда я с мужчиной, это не передать словами. Это надо чувствовать, но не тебе, - крикнул он со смехом Мартине.

Та сидела красная как рак. И не от выпивки, а от смущения и сдерживания смеха.

– Это не плохо, Кристоф. Это очень даже... интересно,- выдавила она из себя ему в ответ.

И они оба засмеялись.

– Твой дядя, как ты говоришь, его зовут?

– Звали. Винсент.

– Ну вот, Винсент же жил с этим. Так что все нормально. Я считаю, что главное, чтобы тебе нравилось.

И тут к удивлению. Мартины, Кристоф налил и себе и осушил бокал до дна.

– Я всю жизнь не могу смириться с собой и своим выбором, - рассеянно пробормотал он.
– Я никогда бы не смог сказать дяде о том, что мне нравятся мужчины. Ты же знаешь, он крайне религиозный человек. Согласно Богу, разрешается любовь лишь между мужчинами и женщинами. Он бы отрекся от меня и перестал считать за мужчину, и даже за человека. Помню, в одном разговоре он оговорился, что в глазах Бога это грех и зло. К примеру, Соддом и Гомора, Бог их уничтожил. Это мерзость, что наказывается. Из Библии это, Мартина, звучит так: