НЕЗАБВЕНИЕ

– Съел карьер. Бабка моя всю жизнь вспоминала, как ходили с Ильинского на Октябрьский участок: озеро то переходили по дощатому тротуару. И ты посмотри, всю Пышму фекалкой загадили. То тут, то там лес вырубают, и всё продолжают талдычить: «вековая тайга, непроходимые болота». А там, где были тайга и болота, сейчас – карьеры. Откуда же взяться воде?

Сержант замолчал и, оглядываясь по сторонам, глухо спросил:

– Тебе телефон-то обещают поставить?

– Да я еще в прошлую зиму написал заявление. Говорят, пока нет технической возможности, – виновато ответил Глеб.

– Телефонов ни у кого нет, мечешься по городу за каждым. Лифты не работают, воду отключают каждый день. Ну что за дела! – сержант сердито повёл бровями. – Им только дай палец, они завтра руку откусят. Вот помяни моё слово: не за горами тот день, когда примут решение снять с нас последние штаны.

Он снова закашлял и, чуть помолчав, добавил:

– Давай быстрей! Еще за двоими надо заехать.

– Иду, - с набитым ртом ответил Глеб.

Алексины

Кира боялась лишь одного – порвать ту тонкую нить надежды, которая держала её над пропастью неизвестности. Она спустилась по лестнице, вышла во двор управления, села в машину и, скользнув испуганным взглядом, увидела серьёзные лица. Родители Кирилла старались казаться спокойными, но глаза их потухли, и казалось, впервые в жизни они не улыбались.

Необычно притихший, свёкор завёл машину. Кира хотела начать говорить, но в эту секунду послышался слабый голос свекрови. Все ждали друг от друга вестей, однако сказать было нечего, и наступило молчание. Кира привыкла видеть родителей Кирилла счастливыми. Их энергия и жизнерадостность всегда поражали. Они никогда не выказывали недовольства, и Кире всегда было с ними легко. Сейчас на лицах у всех читалось отчаяние и смятение.

Машина тронулась, повернула к воротам и поехала вниз по Садовой. В то время, когда Кира поглядела в окно, они подъезжали к Московской. Вот проехали кинотеатр «Сатурн» и свернули направо. Все сидели в каком-то оцепенении, и никто не хотел приближаться к устрашающей сути.

Кира пошевелилась, достала из сумки смятый носовой платок и вытерла слезы. Медленно тянулись минуты. На коротком пути от Промышленной они почти всё время молчали. Наконец-то машина подъехала к дому. Все вышли, и пока заходили в подъезд, не проронили не слова, лишь, поднимаясь по лестнице, свекровь жалобно попросила:

– Але не говорите пока ничего.

Однако Кира вообразила, что как только откроет дверь, так сразу увидит Кирилла. Он мог бы с нежностью посмотреть ей в глаза, крепко обнять и коснуться губами щеки. И она бы снова ощутила его родной запах, который всегда так пьянил.

Кира быстро достала из сумки ключ, вставила в замочную скважину, повернула одиножды и открыла замок. Лишь они вошли, дверь захлопнулась с таким шумом, что все вздрогнули. Тут же послышалось тихое тявканье Берри. Та не выбежала, как обычно, а семенила, поджавшись. Следом за ней из комнаты вышла Аля. Не услышав привычных радостных голосов, она тут же испуганно, робко спросила:

– А где папа?

Повисла тягостная тишина. Ещё никогда их квартира не казалась такой мрачной и маленькой. Кира щелкнула выключателем. Теплый свет лампы озарил натянутые улыбки на лицах.

– Папа ещё на работе, – поспешно ответила Кира.

Она чувствовала себя беспомощной.

– А когда он вернётся?

С тайным страхом Кира взглянула на дочку:

– У него на работе авария.

– Но ведь с папой ничего не случилось?! – тревожно воскликнула Аля.

– Нет. Нет…, – так же поспешно ответила Кира.

Лицо у неё поблекло. Она вымученно улыбнулась:

– С папой ничего не случилось. Он обязательно вернется.

Аля стояла, подняв недоверчиво брови, и ждала продолжения. Кира склонилась над ней, провела мягкой ладонью по волосам, улыбнулась, немного помедлила, ласково погладила по щеке и поцеловала.

Слева у соседей зазвучала громкая музыка. Донеслись чьи-то беззаботные голоса. Там, за стеной, протекала обычная жизнь.

Кира прошла на кухню, вынула из холодильника банку тушенки, смешала её с гречневой кашей, быстро подогрела, выложила в миску и ласково позвала щенка:

– Берри, Берри!

Та маленькой молчаливой тенью приблизилась, как-то нехотя остановилась, понюхала и отошла, тихо стуча коготками по полу.

Все тотчас притихли. Ноги у Киры подкашивались. Губы её дрожали. Вытекали последние силы. Она боялась прямо здесь зарыдать и упасть.

Отец Кирилла склонился и сделал вид, что шнурует ботинок. Свекровь отвернулась и, пряча глаза, тихонько заплакала:

– Даже собака чувствует…

Украдкой, беззвучно, дрожащей рукой она вытирала слезы.

Кире нечего было ответить. Всякий раз, когда готовили гречневую кашу с тушенкой, Берри лаяла звонко, по-щенячьи скулила и фыркала, крутилась юлой и подпрыгивала в нетерпении.

Они вышли, дверь за ними захлопнулась. В полном молчании они спустились друг за другом по лестнице. Выйдя на улицу, свекор тут же достал из кармана пачку, нервно вытряхнул одну сигарету и закурил.

От ветра высокие тополя угрюмо стонали. Их мрачные тени плясали на почерневшем асфальте. К вечеру двор опустел, лишь они трое понуро продвигались к машине.

Осторожно взглянув на свекровь, Кира заметила, как та, сутулясь, прикусила губы, сжала глаза и снова бесшумно заплакала. Лицо её передернулось. Сквозь слезы она прошептала чуть слышно:

– Бедный ребенок…

Слабый свет уличного фонаря косо подсвечивал лица. Они сели в машину и поехали на завод.

Горечь тревоги сгущалась. Пока ехали, дух короткого осеннего дня угасал и слабел. Небо склонилось к земле. Чернильно-чёрные тучи висели в сетях горизонта. В наползающих сумерках растворялись обреченные к вечной позе старые сосны. Машина двигалась по дороге, такой однородной и плоской, как на картине Чюрлениса «Вечность». Безжизненная и потерянная, дорога выходила из ничего, из бездонных черных пустот, и медленно исчезала в безнадежном мутном пространстве.

Кира, повернув голову, взглянула в окно. Бледный шар двигался в небе в одном направлении с ними. В шероховатых мазках мерцающих бликов просвечивали его неясные контуры. Окутанный призрачным облаком света непонятный предмет мчался в темном пространстве с той же скоростью, что и машина. Выглядел он каким-то странным. Даже казалось, что шар провожает их немигающим взглядом. Кира сидела почти неподвижно, словно застыла, и боялась нарушить молчание. Она только чувствовала, как страх, неслышный, плотный, медленно заползал в её сердце и прятался.