НЕЗАБВЕНИЕ

Она повернулась к брату.

– Лёша, ты не помнишь, в каком году артель стала фабрикой?

Тот лишь пожал плечами.

– То-то и оно, что никто не помнит, – продолжила тётушка. – Жизнь коротка и время стирает воспоминания. Узелок завязывают на память, а в ковре этих узелков знаешь сколько? Миллионы. Вот мы умрем, а память о нас останется.

Отец, тыча пальцем в ковер, рассуждал:

– Ну будет он висеть на стене. Какая от него польза?

– Какой же ты бесчувственный, Лёша, – насмешливо отвечала ему сестра. – Испокон веку человеческий род тянется к красоте, а тебе бы всё только потребности удовлетворять.

Может быть от того, что отец недослышивал, он с иронией покосился на неё и вышел из комнаты.

Купить ковер в магазине было непросто, однако, как только обе дочери вышли замуж, мама решила, во что бы то ни стало, каждой сделать подарок. И кто мог подумать, что ей придет идея ткать дома ковры. Не прошло и недели, как один из маминых учеников вызвался сделать ткацкий станок. Когда станок собрали, тот занял как раз четверть комнаты. Чуть ли не самым сложным оказалось выбрать ковровый узор. Хотя тут каждый видел что-то своё, сошлись, однако, на том, что по чёрному фону выткут алые маки с зелеными листьями. Лишь матушка принесла из школы лист ватмана, отец набросал эскиз, а затем сделал расчёт и разложил рисунок по клеточкам миллиметровой бумаги. Бумажная сетка запестрела россыпью маков. Под акварельными красками проступали квадратики, в которых каждому узелку полагалось занять своё место и составить узор. А потом родители пошли в магазин и накупили шерстяных тканей разных цветов. Ткани распускали долгое время, к тому же ещё приходилось связывать каждую нитку. Мотки разноцветной шерсти висели в квартире повсюду. В старом эмалированном баке пряжу окрашивали в те цвета, которых для узора недоставало. А потом все принялись учиться ткачеству: и матушка, и отец, и даже Илья. Даже сестры, наведываясь домой, делали пару-тройку рядов. Муторная работа, но тут приехала тетя Маруся. К этому времени муж её умер, а детей у них не было, и она поселилась у брата. Если б не тетушка, идею с коврами родители бы забросили.

Илья, прищурившись, огляделся с улыбкой: сумерки за окном быстро сгущались, но подвешенная к потолку хрустальная люстра ярко высвечивала растянутое по станку цветастое полотно. И вдруг дом тряхнуло.

– Ох! – испуганно вздрогнув, вздохнула тетушка.

Со смутной тревогой глаза метнулись поверх очков. Стул качнулся под ней, и тотчас следом задребезжали оконные стекла. Тут же собаки, рыкнув одна за другой, встревожено вскинулись. Стало слышно, как за стеной всполошились куры. Илья снова глянул в окно: черным облаком над тополями промчалась с жалостным криком стая ворон.

Обрезая нещадно улицы и отщипывая дома, будто нехотя, но упорно на город наступали карьеры. И потому облик города бесконечно менялся. Оттуда же, из каменной чаши, каждый день после звуков сирены доносились взрывы, оттого-то к ним привыкали с детства. Но этот… Нет, нет, всё не то. Этот был слишком громким. И не вовремя.

Отец посмотрел на часы.

– Что-то рано сегодня.

Тетушка, вскинув голову, беспокойно зашевелилась на стуле: люстра качалась, и тревожные блики от ламп разбегались по стенам. Они какое-то время метались зигзагами по натянутой паутине ковра, на цветочных кашпо, на переплётах книг, потом задрожали, ещё трепетали минуту-другую и стихли. Луч света снова спокойно скользил по книжным обложкам, высвечивая морскую звезду, лист бумаги с красным пятном, ножницы, зажигалку и контуры черных деревьев на бежевом фоне.

– Ах, да! Посмотри там, – тетушка повернулась к племяннику и махнула рукой в сторону пианино, – мама вчера принесла кое-что почитать.

Она снова уткнулась в ковёр. Илья в этот миг оглянулся: на верхней крышке, поверх старых нот, вперемешку с невзрачными книгами стопкой лежали несколько толстых журналов, а справа отдельно – «Разбиватель сердец» и двухтомник «Доктор Живаго». Эти три книги ему привезли издалёка, из Вильнюса, и он собирался их подарить в день рождения Кире Алексиной.

– Но ты, Илюшенька, подряд-то всё не читай, – не поднимая глаз от ковра, продолжила тётушка. – Поэтам и писателям дали волю, вот они и думают, что всё можно. Совсем распоясались, что видят, о том и пишут.

– Ну, ну…, – с ироничной улыбкой Илья придвинулся ближе. – И писателей у нас развелось так много; всякий лезет на Парнас, без наук и слога.

– Вот именно! – откликнулась тётушка. – Только они-то думают, что пишут шедевры, плещут свежие струи, льют источники чистоты. А сами создают потоки дерьма, прости господи, и даже не замечают, как сами в них текут. И книги их не имеют ничего общего с жизнью. Слишком много самодовольства. Вот потому-то нет у меня понимания с ними, а стало быть, нет у нас общего кода.

– Понятно. Чтоб тебе никаких там верлибров, – Илья скептически улыбнулся. – Чтоб все точечки и запятые были на своем месте.

Тетушка покосилась с иронией.

Он взглянул вопросительно:

– Разве правила созданы не людьми?

Тетушка с молчаливой улыбкой вязала узлы.

– Однако время идет, всё меняется, – продолжил Илья, – и новые люди создают новые правила. А может быть новым писателям да поэтам надоело писать так, как раньше, вот и ищут они новые литературные формы.

– Вот значит как? – хитро взглянув на Илью, тетушка заморгала. – Красиво звучит! Только что же это такое – новая литературная форма? Это что?

Она повернулась к нему и, глядя поверх очков, спросила с насмешкой:

– Это способ такой, облекая мысли в знаки, жизнь копировать через кальку и запечатывать в книгу?

Илья, улыбаясь, молчал, и тетушка поспешила добавить:

– Бить читателя в лоб напрямую – ну это совсем уже пошлость. Тебе так не кажется? И потом, разве это искусство?

– А может они тем самым двигают жизнь вперёд, – ответил он словами статьи, прочитанной им недавно в «Литературной газете».

– Послушай, – она опять усмехнулась, – я девочкой ещё была, а значит себя нынешней была на полвека глупее, однако запомнила на всю жизнь. Дед твой тогда служил в Свердловске. А в гости к родителям заходила Лиля Юрьевна с мужем…

Илья прервал её:

– Ты о ком говоришь?

– О Лиле Юрьевне, – тётушка мельком взглянула поверх очков, – о Лиле Юрьевне Брик.

– Не понял… – Илья придвинулся ближе. – Это кто? Та самая? Муза Маяковского?

– Ну да, муза и жена Маяковского. Только к тому времени Маяковский застрелился, и Брик уже была замужем за военным. Почти два года её новый муж служил с дедом твоим, в Уральском военном округе. Фамилия у него ещё была такая же, как у нынешнего депутата – Примаков. А звали… – она задумалась.

– Виталий Макарович. Точно, Виталий Макарович Примаков, – решительно подтвердила тётушка. – Благодаря Лиле Юрьевне родители мои, ну и я вместе с ними, сходили на выставку Маяковского. Зимой это было, кажется. Как сейчас помню, народу тогда была тьма.

– И что, – Илья встрепенулся, – она вот так жила в Свердловске? Ты почему раньше мне об этом никогда не рассказывала?

– Ох, Илюша, много чего я повидала в жизни, обо всём сразу не вспомнишь. Вот сейчас как-то к слову пришлось. Неужели тебе интересно? О ней вроде бы как давно все забыли. Лиля Юрьевна иногда уезжала в Москву на несколько месяцев, потом опять возвращалась. Я несколько раз встречала её на почте. Ещё вот что запомнила: твой дед вместе с её мужем был прикреплен к одному распределителю. Распределитель, это, так сказать, магазин, где покупали продукты. Лиля Юрьевна и Примаков жили в Свердловске как раз в то время, когда строили Уралмашзавод, а потом вроде бы уехали в Германию. Уже после того, как появились слухи, что якобы Примакова арестовали, не помню, чтобы наши родители вспоминали об этом соседстве.