Неживая, Немертвый

— Я сказал, нет, — никак не отреагировав на требовательный тон сына, ровным голосом ответил граф. — Лучшее, что ты сегодня можешь сделать, это привести себя в порядок и отправиться в склеп. О твоих развлечениях и их последствиях мы поговорим завтра.

Прошипев себе под нос ругательство, абсолютно недостойное графского сына, Герберт фон Кролок обиженно покинул гостиную, оставив хозяина замка в одиночестве любоваться причудливой игрой пламени в устье камина.

*

Три дня спустя, стоя у окна замковой башни, граф фон Кролок плавно взмахнул рукой, отпуская нить, связывающую его сознание с разумом Магды. Связь эта окрепла достаточно, чтобы не истончиться и не исчезнуть с течением времени. В этом году девчонка ему не понадобится, зато, когда придет время нового бала, он сумеет найти потенциальную жертву, где бы она ни была, и привести ее в замок откуда угодно. Частый перестук сердца Магды, еще секунду назад отчетливый настолько, словно она стояла прямо перед ним, постепенно затих, отдаляясь. Пару недель девица будет немного не в себе, помучается от дурного настроения, но это, в сущности, смехотворная цена за год жизни, который только что подарил ей граф. Он сам когда-то был готов отдать куда больше за несколько вздохов, несколько ударов сердца, за час, проведенный под высоким лазурным куполом неба. Вот только Кролоку подобного рода сделок никто никогда не предлагал.

Граф потянулся к следующей ненужной ему нынче нити и от неожиданности отшатнулся назад, в защитном жесте выбросив вперед руку. Помедлив немного, Кролок сосредоточился и снова осторожно потянулся к связи между ним и фрау Дарэм в попытке понять, что именно он только что видел.

И снова то же ощущение, будто он каким-то неведомым образом оказался в центре пожара. Иллюзорное, но почти ощутимое пламя отвратительно пульсировало, сотрясая связующую нить, словно сердце дьявола. Графу показалось, что он даже чувствует привкус сухого, горького пепла на собственных губах.

Почти физически обжигаясь, он попробовал рассмотреть хоть что-то в туго скрученных языках пламени, но огонь был повсюду, смыкался за его спиной, окружал, грозя превратить в горстку золы.

И если могла быть в этих ощущениях еще большая странность, заключалась она для графа в том, что в ответ на его вторжение он почувствовал явственный отклик, словно…

Словно Нази Дарэм, вопреки всем законам здравого смысла и человеческим возможностям, пыталась сама воззвать к графу фон Кролоку.

Так и не найдя ответа на вопрос, свидетелем чему именно он только что стал, и не оборвав связь, граф хмыкнул и, сосредоточившись, шагнул.

========== Жизнь, переходящая в кошмар ==========

Горячая вода не помогла, как не помогло выцыганенное у скупердяя Йони красное вино с пряностями, и даже чертов чеснок, который, по мнению местных, был универсальным лекарством, как от вампиров, так и от болезней.

Вечером второго дня ощутив недвусмысленные признаки недомогания, Нази, на чем свет стоит проклиная нежить, выгнавшую ее босой и раздетой на мороз, еще надеялась, что дело обойдется тривиальной простудой. Однако все надежды рассыпались в прах. Похоже, ее организм, подорванный ритуалом, так и не оправился до конца за полтора месяца мирной деревенской жизни, восприняв жестокое переохлаждение как сигнал к полному самоуничтожению.

Началось все с того, что утром она едва сумела подняться с постели и, кое-как одевшись, поплелась на кухню.

Уже к обеду Ребекка в приказном порядке отправила постукивающую зубами от озноба женщину обратно в комнаты, пообещав заварить некие «целебные травы» и прислать к ней Сару.

Вот только, то ли травы на поверку оказались не такими уж целебными, то ли случай Нази был серьезнее, чем их лекарственные возможности.

Толкового лекаря в «деревне», состоящей, по сути, из пяти дворов да трактира, не было. Нужно было нанимать сани и везти больную в городок, лежащий милях к восьми к западу.

Однако, на ночь глядя никто из местных подряжаться на подобное не соглашался даже за большие деньги. У Дарэм же денег не было вообще, и она прекрасно понимала, что в подобных условиях рассчитывать на чей-либо альтруизм не имело смысла. У всех семьи: жены, дети, престарелые родители. Кто потащит ее, больную, через охотничьи угодья вампиров в глухую ночь? А даже если бы вампиров не было вовсе, рыскающие в предгорьях волки, время от времени коротко рявкающие из подлеска совсем рядом с человеческим жильем, были чуть ли не большей угрозой, чем культурная с виду нежить.

К полуночи лихорадочный озноб, сотрясавший тело Нази и заставлявший ее сворачиваться тугим клубком под наброшенными на нее тремя одеялами, сменился невыносимым жаром: сердце грохотало кузнечным молотом, натужно и, кажется, слишком медленно. Разгоняло жидкий, отравленный огонь по телу, раскаленной свинцовой плитой давило на грудь, заставляя жадно хватать воздух пересохшим ртом. И все равно мало… так безнадежно мало воздуха, мгновенно выгорающего в легких, не отдающего ни капли живительного кислорода вскипающей в венах крови.

Бревенчатые, плотно законопаченные мхом стены тесной комнаты, казалось, зыбились, оплывали, как подтаявший воск, густые тени наползали из углов, и огонек свечи жался к почерневшему фитилю, сужая весь мир до яркой, режущей глаза огненной точки.

От этой яркости глаза слезились, и Нази обессилено закрыла их, сотрясаясь от очередного приступа надсадного, сухого кашля, пришедшего вместе с жаром.

«Скверный, очень скверный признак», — отстраненно, будто о чем-то несущественном, подумала женщина.

Хорошо еще, что днем сил хватило на то, чтобы запереть дверь в комнату и запретить обеспокоенной Саре, равно как и всем остальным, даже близко подходить к ее нынешнему пристанищу. Каждый новый вздох давался с трудом, колкой болью отзываясь где-то в глубине тела, и Дарэм опасалась худшего.

Темнота под смеженными веками тошнотворно медленно вращалась, расцветая тускло-красными, похожими на сгустки запекшейся крови пятнами. Она манила, трясиной тащила на дно, терпеливо дожидаясь, когда Нази устанет бороться. И она действительно устала, сдалась, перестала цепляться за реальность, позволяя себе с головой погрузиться в топкую глубину, в самом сердце которой ее ожидал ставший за эти месяцы привычным кошмар.

В этом кошмаре над головой всегда висит ополовиненная, умирающая луна, медным тусклым светом заливающая площадь перед храмом Мучеников. Истертые сотнями ног камни блестят, как после дождя там, где кровь растеклась по ним черными, глянцевыми лужами. Светлая женская туфелька с щегольской пряжкой, лежащая в одной из таких луж, с одного бока тоже кажется черной. Нази привычно не вглядывается, что там еще у нее под ногами — химера не питается своими жертвами, всего лишь разрывает на куски.

Призванная с изнанки нежить оказалась куда сильнее, чем они ожидали — графитово-серая, почти сливающаяся с темнотой, лишь трупными, болотисто-зелеными огоньками отливают шесть пар глаз, да угольными сгустками зияют пятна слипшейся от крови шерсти на мордах и боках. Особенно плохи прорезающиеся за спиной твари крылья. Пускай слишком маленькие, обтянутые пергаментно-тонкой, покрытой пигментными пятнами кожей, недостаточные для полета. Но само их наличие говорит о том, что у них с Винсентом серьезные проблемы.