Нежное создание 2

— Всё это будет потом, а сейчас, простите, мне нужно идти, — и едва ли не бегом бросилась в коридор, далее вниз по лестнице. На ходу тыльной стороной ладони тёрла губы.

Перевела дух, когда рванула на себя дверь кухни. Вошла настолько стремительно, что все работницы повернулись в её сторону.

Лина в дальнем углу у окна присматривала за купавшимся в глубокой миске Жакуем.

Попугай тоже заметил неожиданное появление хозяйки. Вытянул шею с мокрыми слипшимися перьями и прокричал испуганным голосом, схожим с голосом тётушки Филиппины:

— Тьфу, антихрист! Антихрист!

Ника подошла к буфету и отыскала в нём закупоренный кувшин с креплёным вином. Ни на кого не глядя, плеснула вина в стакан. Выпила залпом. Не почувствовав вкуса, повторила.

— Вам ещё медовый пряник собирать,— Хенни забрала у неё пустой стакан, поставила рядом с кувшином и плотно закрыла дверцы буфета. — Шапку из кремовых цветов на прянике завтра будете делать?

Ника смерила служанку оценивающим взглядом, сказала:

— Гори всё ясным пламенем, — прихватила с блюда пяток сырных палочек.

Подошла к раздаточному окну и осторожно заглянула в зал кофейни. Убедившись, что Ван дер Ваал с детьми сидит за столом напротив барной стойки и слушает, о чём говорит ему Юлиус, направилась к выходу. Оставшись незамеченной, вышла на задний двор.

Хотелось выплакаться. И высказаться.

Она знала, кто её выслушает и перед кем не будет стыдно показать свою слабость.

Глава 45

Дверь открыла новая горничная Де Йонгов. На ходу спросив, где находится госпожа Лейфде, по длинному полутёмному коридору Ника устремилась во внутренний дворик. Еле сдерживала слёзы. Горячие и горькие, они жгли глаза, душили, мешали вдохнуть полной грудью.

Хозяйка особняка, как безнадёжно больной подросток — маленькая, сухонькая и сгорбленная, спрятав руки в меховую муфту, сидела в кресле с закрытыми глазами. То ли слушала компаньонку, читавшую вслух книгу, то ли дремала под её монотонный голос.

Ника рывком села перед старой женщиной на пол и положила голову ей на колени. Не выдержала — заплакала навзрыд. Она долго держала в себе боль, не выпускала, контролировала. Думала, что сильная и выносливая. Была уверена, что сможет преодолеть всё, выдержит и стерпит многое, но… не вышло. Она слабая не только физически, а и духовно.

Глотая слёзы и окончания слов, говорила торопливо, сбивчиво:

— Госпожа Лейфде, я больше не могу… устала, смертельно устала… должна молчать, когда хочется говорить, и должна говорить, когда хочется молчать… Должна делать то, чего не хочется… От меня требуют невозможного.

Захлёбывалась словами:

— Не знаю, что мне делать дальше… не знаю, как жить… я притягиваю к себе одни неприятности, притягиваю смерть.

На её голову легла сухая, лёгкая и тёплая ладонь, погладила по волосам.

— Разумеется, ты устала, милая. Всё сама да сама. Разве так можно?— проговорила госпожа Лейфде тихим слабым голосом. — Поплачь, милая, поплачь. Слёзы как дождь, прольются и иссякнут, налетит ветер и отгонит грозовую тучу, выйдет солнце, иссушит воду и снова станет тепло и радостно.

Старая женщина подняла голову Ники за подбородок и всмотрелась в её покрасневшее, заплаканное лицо:

— Поверь мне, не всё так плохо, как видится, — утёрла слёзы выдернутым из рукава носовым платком, втолкнула его в руку девушке, потянула за локоть. — Встань, милая, сядь рядом со мной, расскажи старухе, что тебя мучает. Глядишь и немощная Лейфде сгодится, чтобы не только выслушать, а и дать действенный совет.

За спиной Ники послышался звук приближающихся ходунков; протяжно и жалостливо залаял Бадди. Он подкатил к гостье и уткнулся лбом ей в бок.

На крыльцо вышел Дэниэл, остановился в нерешительности:

— Руз… бабушка? Что-то случилось?

— Иди, Дэниэл, иди, — махнула на него госпожа Лейфде. — Нам с Руз нужно поговорить. А ты принеси нам чаю ромашкового, — указала она своей компаньонке, вскочившей со стула с приходом гостьи, да так и застывшей изваянием с открытой книгой в руках. — Есть хочешь, милая?

Всхлипнув, Ника отрицательно качнула головой.

Старуха подождала, пока девушка, тяжело вздохнув и вытерев глаза, села на стул напротив неё.

— В жизни нет ничего, что невозможно исправить, хоть толику, хоть чуть-чуть, — произнесла задумчиво. — Разве что не вернуть прожитых лет и не отсрочить свою кончину, — она качнулась в кресле и спрятала руки в муфту. — Знала бы ты, милая, сколько раз я хотела уйти из мира сего по доброй воле, но всё ещё живу и делаю, что делать должна. Я не могу оставить своего мальчика без присмотра. Он невообразимо доверчив, что тот щенок. Кто погладит, к тому и идёт. Слишком я его опекала и берегла от лихого глаза и злого языка. Уж и не знаю, что с ним станется, если уйду нежданно, в одночасье, не дотяну до благословенного дня, когда мой мальчик закончит учёбу. На днях он сызнова уедет, а я останусь тут одинокая в сомнениях и муках, в постоянном беспокойстве за него. Душа болит беспрестанно, нет ей долгожданного покоя.

— Но он же там будет не один, — осторожно уточнила Ника, прерывисто вздыхая, вникая в смысл услышанного, переключаясь на чужие проблемы.

Пыталась выудить из памяти хоть какие-то сведения, где учится Дэниэл. Неженка Руз не посвятила её и в эту часть своей жизни.

— Не один, — кивнула госпожа Лейфде, растянув губы в подобие улыбки. — О нём поговорим после. Успокоилась? Рассказывай без утайки, кто тебя обидел, почему позволила и как намерена поступить далее.

Ника заговорила. Сначала сбивчиво, сумбурно, путано. Затем смелее, увереннее. Доверилась госпоже Лейфде.

Та не перебивала, одобрительно кивала, поддерживала собеседницу добрым словом.

Девушка успокоилась окончательно, речь стала плавной, мысли ясными. Отогрелась. То ли чаем, которого за разговором выпила две чашки, то ли оттаяла душой от участливого внимания старой женщины.

Они говорили обо всём. Говорили не спеша, долго и обстоятельно.

Ника рассказала и о рукоприкладстве Якубуса, и о молчаливом потворстве ему со стороны госпожи Маргрит. Рассказала о сватовстве банкира и конфликте с матерью. Рассказала о долгах.

Утаила о своём участии в смерти брата Руз, как и о том, кем он являлся на самом деле. Не рассказала о своей любви к Ван дер Мееру, как и о его помощи в избавлении от семейного тирана. Не стала рассказывать о Мейндерте Готскенсе.

А вот рассказу о Ван дер Ваале и кошмарном сне расписала во всех красках и подробностях. Закончила со вздохом облегчения:

— Что скажете, госпожа Лейфде? Можно ли в моей жизни что-либо исправить? — ждала совета.

Женщина покачала головой, пожевала тонкими синими губами: