Ниоткуда с любовью

Родион помнил ее глаза.

Они упорно не смотрели друг на друга, пока шло прощание в церкви, но у ворот кладбища, пока они шли, замыкая внушительную толпу из родственников, друзей и одношкольников, взгляды их пересеклись, и казалось бы, этот взгляд что-то перевернул в Полининой душе — рука ее дрогнула, и букет упал на примятую сотнями ног землю. Без улыбки Родион поднял букет и сунул его в Полинины руки.

– Соберись, — прошептал он, вместе с букетом сжимая и Полинины пальцы. — Осталось чуть-чуть.

Чуть-чуть… чуть-чуть… чуть-чуть… — будто ходики мерно отбивали свой ритм в старых прабабушкиных часах с кукушкой.

Они не подозревали, что дейтствительно осталось чуть-чуть.

В те дни Рудик и Полина уже почти не разговаривали. Каждый разговор давался им с трудом, каждый — без преувеличения — заканчивался ссорой, скандалом. Они только видели друг друга, и уже закипали взаимными наболевшими претензиями. За месяц до смерти Игоря Родиона бросила мать. Еще за три месяца до того его родители начали ругаться при детях. Еще за полгода до всех этих событий, Рудик впервые поцеловал Полину.

Быть может, все это и не при чем — подумаете вы. Как могли быть переплетены первый поцелуй, скандалы в семье и смерть друга? Да никак — ответит кто-то. Но если бы не поцелуй, отношения бы двух старых друзей не усложнились до невозможности. Если бы не мама, ушедшая так внезапно, Родион бы не начал ненавидеть отца и пропадать в Затерянной Бухте все больше. Если бы не это, он бы не связался с дурной компанией Бухты и не втянул бы Игоря. Если бы Полине не взбрело их останавливать, Рудику бы не захотелось доказать, что никакой опасности нет и все это просто веселое приключение, и он бы не назвал ее трусихой. И Полина бы не полезла в пекло, а Рудик бы не побежал ее спасать. А Игорь не остался бы один. И возможно, если бы рядом был кто-то, он бы отговорил его от рискованных расследований, особенно, когда запахло действительно криминалом. И Игорь бы не пропал. И его бы не нашли в подвале посреди… с…

Родион нашел Полину, а Игоря нашла полиция. Родион сбежал и искал следы. И по-детски пытался вычислить виновных. И хотел мстить. И влез бы в самое дерьмо, если бы… если бы Полина не отвесила ему пощечину.

– Не смей ходить туда, Родион Расков! Ты хочешь, чтобы через пару дней я пришла на твои похороны?! — они стояли у любимого озера под дождем, и все было уже сломано, и кажется, оба поняли это одновременно. Он же думал лишь о том, что она назвала его Родионом. Всегда, всю жизнь, назло ему она звала его Рудиком, потому что знала, как сильно он ненавидит это девчачье имя, которое так любила его мама. Но когда она волновалась, когда злилась на него, она звала его Родионом, будто забывая держать себя насмешливо. — И если тебе плевать на меня… совсем плевать, то вспомни хотя бы о своей семье. О Катьке! Ее недавно бросила мать, ты хочешь, чтобы ее бросил и брат?!

— Я не брошу ее. — Проговорил он тихо, но Полина все равно услышала. Шагнула ближе, взялась за плечи и сжала сильно.

– Вот и правильно, Родька. Ты только ее не бросай, ладно? Я-то справлюсь…

Она пообещала больше не возвращаться в Бухту. Ее детство закончилось в тот день, а их отношения стали невозможными еще раньше.

– А что если это знак? Если бы я не побежал за тобой, Игорь бы не остался один, и я бы помог ему. Он был бы жив….

– Скорее, ты лежал бы рядом, — сухо отметила Полли. Мокрые насквозь, продрогшие, с красными озябшими руками они сидели на лавочке после дождя.

– Но что-то все равно пошло не так. Я имею в виду нас. Понимаешь? — она не отвечала. Смотрела на него настороженным взглядом и только кивнула в ответ. И общее понимание — понимание друг друга с полу-взгляда — накрыло их.

У нас неправильные отношения. Нормальные отношения не могут строиться на постоянных упреках, подколках и язвительных замечаниях. Нам надо было оставаться друзьями. Не нужно было целовать тебя в первый раз. Не нужно было признаваться в любви. Это-то и было неправильным. С этого все и пошло наперекосяк. И длится до сих пор. А повернуть все вспять невозможно. И смерть Игоря тут вроде бы не при чем — я понимаю это совершенно ясно, но душой, сердцем, я вижу, что это просто итог всего. Что бы ни было у нас дальше вместе — оно не может продолжаться. Пора окончательно повзрослеть, пора перестать цепляться друг за друга, и идти своими дорогами.

– Родька… Родион! — гаркнул Мишка вдруг ему прямо в ухо. Расков моргнул. Друг смотрел на него выжидающе, и Родион протянул, чтобы сказать хоть что-то:

– Да, у нас разошлись интересы… Она бросила театр. Перешла в школу с углубленным изучением английского. Мы как-то перестали видеть друг друга.

Мишка слушал и постепенно — Родион видел это — начинал ему верить. Пропадала эта подозрительность во взгляде, будто он заранее знает, что Родион что-то скрывает. Появлялась уверенность… вот только в чем? В собственных силах? В возможности завоевать Полину? Эх, ему бы Мишкины проблемы!.. У него в голове шла работа намного более серьезная — попытка задвинуть куда-то поглубже те самые непрошеные воспоминания, что неожиданно вылезли, откуда их не звали. Там были и Игорь, и его мать, и отец, и Полина…

И Родион Расков думал — впервые он действительно так думал, — что в 14 лет они бы сошли с ума, если бы не расстались, сошли от того, что с такой силой навалилось на них. И потому единственное, что можно было сделать — это не решать проблемы, а отпустить их. И друг друга, в том числе, потому что они были самой большой друг для друга проблемой.

Так что… все было правильно. Так, как должно было быть.

* * *

Красовский даже глаза закатил, когда, войдя в конференц-зал, обнаружил там одну Машу Сурмину. К чертям прозу, начинался новый раунд, и он обещал быть похлеще предыдущего!

Взгляды их пересеклись.

– Я никогда не опаздываю, — предвосхищая его вопрос, заметила Маша.

– Так уж и никогда, — ехидно протянул он, проходя по залу и из-за ее спины заглядывая в чертежи. Маша чертежи отодвинула.

– Никогда, Олег Александрович. Если только сама этого не хочу.

— Ну-ну, — он сел на свое место, решительно положил ноги на стол и скрестил руки на груди. И растянул улыбку до ушей.

– Всегда мечтал так сделать, — по-детски признался он. Кажется, настроение его улучшилось.

– Спорим, при других сотрудниках вы этого не сделаете, — фыркнула Маша, не теряя при этом своего лица. Лишь холодно посмотрела и отвернулась.

– Да я могу их хоть дым в лицо пускать, они и слова не скажут, — усмехнулся Красовский.

– Дым в лицо это вы мне пускаете.

– Ты тем же самым занимаешься, дорогая моя Мария. Во-первых, почему ты считаешь, что находишься на особом положении? — серьезно посмотрел он на нее, опуская ноги на пол.

– Я разве…

– Да. С чего же ты тогда взяла, что при других я так не сделаю?

– Интуиция! — нервно расхохоталась Маша.

– А, во-вторых, — не обращая на нее внимания, продолжил Олег. — Меня раздражает, что ты прикрываешься этими слухами и разговорами о тебе и Игоре, о твоей причастности к его увольнению, чтобы что… Перестать здесь работать? И куда ты пойдешь? Что будешь делать? Неужели Игорь был таким близким для тебя другом, что ты готова пожертвовать своим местом ради него?

– Ой, да прекрати! — Маша резко поднялась из-за стола, даже забыв держаться холодно, отстранено и самое главное — на «вы». — Это бред! Просто ты не хочешь меня понять, вот и все. Если бы ты знал, как тяжело работать с людьми, которые тебя ненавидят!. Да еще и осознавать, что нормальный сотрудник был уволен по глупости… и по… самодурству, — смело закончила она.