Носители искры

– Подожди!
– Пальченко схватил меня за руку.
– Надо и на тебя тоже датчики надеть. Картина должна быть полной.

Он махнул рукой одному из команды в белых халатах, тот кивнул и, бросившись в смежную комнату, через пару секунд выкатил оттуда ещё один прибор, поставив возле общей кучи аппаратуры. Пальченко тем временем нахлобучил мне на голову такую же сетку, как у парня-окли, и рванулся к прибору, на бегу разматывая провода.

Мониск смотрел на меня не отрываясь, и по телу уже расползался лёгкий жар - предвестник контакта. Мониск зябко повёл плечами и задрожал.

– Надо его развязать, - сказал я.

– Да ты что! Смеёшься, что ли?
– возмутился Пальченко.
– Мы втроём его еле скрутили, бесился, как дикий зверь! Насилу утихомирили.

– Но сейчас он не может двигаться, а значит, ничего делать не будет, - покачал я головой.

– Ну не знаю, - нахмурился Пальченко.
– Пока всё, что он делал, - это сбежать пытался! Из-за чего, собственно, мы его и связали.

Я подошёл к мониску вплотную, ловя уже хорошо знакомую волну.

– С верёвками ничего не получится, - медленно произнёс я. Говорить становилось трудно.

– Петров, проверь дверь в лабораторию, - услышал я голос Сорвирога.

– Заперто!
– раздалось в ответ.

– Егор, развяжи мониска!
– приказал командир.
– Вы двое, встаньте там, а я перекрою проход.

Когда Пальченко стал распутывать верёвки, голоса уже едва доходили до моего сознания, зато я прекрасно чувствовал мониска, а он - меня. Стекла между нами на этот раз не было, и мониск, освободившись от верёвок, встал и вдруг взял меня за руки. Мыслеобразы захлестнули потоком, накрыли волной, закружили, завертели, а потом всё неожиданно успокоилось, я словно провалился в иную реальность, где мы с мониском были словно близнецы, встретившиеся после долгой разлуки. Мы оба светились бело-голубым сиянием: оно пульсировало, меняло накал, наливалось белым и скользило обратно к синему - так мы общались.

– Я рад, что ты со мной.
– Его сияние обняло меня и отпустило.
– Я так устаю быть один.

– Я буду стараться приходить чаще.

– Меня пугают эти люди!
– близнец выстрелил протуберанцами в сторону окружающих нас матовых зеленоватых фигур и одной озарённой бело-синим, как у нас, светом - в ней я узнал Сорвирога - командир стоял поодаль, контролируя проход к выходу из лаборатории.

Ещё у одного на месте головы ярко горел, окружённый тёмной мембраной, сгусток белого света - я вспомнил, что это - дракон Петров. Остальных - все они были нулами - я видел просто равномерно зелёными.

– Не бойся, - успокоил я близнеца.
– Они нам ничего не сделают.

– Но кто они? Это что - дикое поселение?

– Это просто другие люди. Они не хотят быть...
– я замялся, подбирая цвет пульсации, - не хотят быть такими, как мы, и поэтому живут отдельно.

– Разве это правильно?

– Да, поверь мне, это правильно.

Какое-то время он просто стоял, возможно, раздумывая над моими словами, а я держал успокаивающий накал.

– Зачем мы здесь?
– как будто бы поверив мне, наконец спросил близнец.

– Из-за него, - я показал на лежавшего перед нами человека - бледно-зелёную матовую фигуру.

– Он не умер, но свет его погас, - заметил близнец.

– Мы должны забрать этот погасший свет!
– со всей возможной настойчивостью потребовал я.

– Нельзя забрать то, чего не видишь, - возразил близнец.

– Так заставь его проявиться.

– Как?

– Так же, как ты делаешь, когда забираешь свет у мёртвых!
– как можно увереннее ответил я - мол, это ж само собой разумеется!

– Но он не мёртв, а у живых свет не забирают - это закон!
– твёрдо заявил близнец.

– Но у него уже нет света!

– Тогда что же ты требуешь забрать?

– То, что этот свет производило. Оно перестало работать, поэтому мы должны его вытащить, - словно вбивая в него световые гвозди, объяснял я и, уловив, что близнец заколебался, тут же, что есть силы, наддал ещё жару: - Верь мне, верь!

Близнец замер, как мне показалось, в растерянности.

– Давай!
– продолжил я наседать.
– Протяни руки и забери! Покажи, как это делается! Давай!

Он нерешительно вытянул руки и тихонько замычал. Вибрация мгновенно передалась мне, заставив тоже запеть эту странную песню без слов. Наши сияния переплелись, и я почувствовал, как околист согревается, словно омытый потоком энергии, и начинает светиться, а потом медленно подбирает щупальца, готовясь к выходу из тела. Каждое движение, вдох, выдох, стремление - всё, что происходило с близнецом, передавалось и мне. Я пел вместе с близнецом, а моё тело училось, запоминая последовательность ощущений и действий.

Это было долго и изнуряюще, мир будто остановился, пока, миллиметр за миллиметром, околист, черпая силы из каких-то своих, очень глубоко спрятанных и не использовавшихся до этого запасов, подтягивал многочисленные отростки, постепенно отпуская тело. Сначала втянулись наитончайшие нити, что отняло львиную долю энергии и времени, потом, когда полностью отлепилась эта опутавшая, казалось, каждую клетку, паутина, дело пошло гораздо быстрее: чем толще были отростки, тем легче они вылезали из мозга.

Когда все щупальца наконец были убраны и сгусток света выплыл из тела, я почувствовал, что едва стою на ногах. Песня стихла, голова у меня закружилась, на плечи навалилась чудовищная усталость. Последнее, что я помнил, прежде чем повалился куда-то назад, в темноту беспамятства, это как близнецу не дали забрать сияние внутрь своего тела, вырвав околист прямо из сложенных в молитвенном жесте ладоней.

* * *

– Степа! Стёпа, ты проснулся... наконец-то!

Женское лицо, светлые, прямо остриженные волосы, красивая... Глаза снова закрылись, в голове царила странная пустота, то и дело озаряемая короткими вспышками-картинками. Я застонал, обхватив голову руками.

– Стёпа...
– она прикоснулась губами к моей щеке - знакомое тепло...

– Ленка!
– вспомнил я и открыл глаза.
– Ленка.

– Привет, - она улыбнулась.
– Я уж боялась, ты в летаргию впал.

– Летаргия?
– пробормотал я.
– В каком смысле?

– Да в прямом! Почти сутки проспал, никто не мог тебя добудиться.

– Сутки?!
– я сел, озираясь вокруг.

Это была моя кровать и комната, которую я делил... с кем?.. Жбан, с трудом вспомнил я, Жбан и...
– А он?..
– я показал на кровать возле стены.