Ностальгия по крови

– Вы ведь журналисты, верно?

Илария кивнула и улыбнулась. Но ей тоже стало не по себе.

– Я знаю одну вещь, которая может вас заинтересовать, – сказал старик.

Илария обернулась, испугавшись, что эту фразу кто-нибудь услышит и старик дорого за нее заплатит. Она поискала глазами Безану, и тот коротко кивнул. «Пусть говорит», – говорил его взгляд. Может, старик и брякнет какую-нибудь чушь, но надо ему дать возможность высказаться. Никогда не знаешь наперед.

– В самом деле? – встрепенулся Безана. – И что же это?

– История, которую вы наверняка не знаете, – ответил старик, приканчивая свой аперитив.

Безана жестом подозвал официанта и попросил принести еще один аперитив для синьора, он угощает.

– Спасибо, – поблагодарил старик, – ваше здоровье.

Безана и Пьятти улыбнулись ему.

– Поверьте, это не легенда, – продолжал старик. – Мой дед сказок не рассказывал. Так вот, когда Верцени вернулся из тюрьмы…

– Как он мог вернуться? Разве Винченцо не покончил с собой в психушке?

– Россказни, – фыркнул старик. – Он был при смерти, но в последнюю секунду его спасли охранники. Учитывая, что пожизненное заключение ему заменили на тридцать лет, в 1902 году Винченцо Верцени был освобожден. Об этом даже писали в газетах, можете проверить. Представьте, что почувствовали тогда люди, особенно родственники жертв. Поэтому его выслали куда-то на поселение на три года. А потом он снова вернулся в Боттануко. Он жил здесь, на улице Сан-Джорджо, почти не выходя из дома и стараясь никому не попадаться на глаза. Потом началась Первая мировая, и многие из его земляков ушли на фронт. Среди них ушел добровольцем и сын Паньочелли. Когда убили его мать, он был еще младенцем, но в 1914-м разменял четвертый десяток. Война меняет людей, и мужчинам вдруг открывается, что убивать – дело нетрудное.

– Что вы имеете в виду?

– Месть, дорогой мой, месть, – вздохнул старик.

Пьятти и Безана переглянулись, не понимая, принимать старика всерьез или нет.

– И что, сын Паньочелли отомстил?

– И не он один. Когда он вернулся с фронта в 1918-м и спросил о Верцени, ему ответили, что тот жив. Его не смогла убить даже испанка, которая унесла больше жизней, чем война. Несколько дней лихорадки, и ему стало легче. У злодеев крепкая шкура. Для сына Паньочелли, который столько раз смотрел смерти в глаза в окопах Изонцо [77] , это было слишком. Ему хотелось придушить убийцу собственными руками, но его остановила жена. Она умоляла его не делать глупостей. Он только-только вернулся, у них пятеро детей, неужели он хочет, чтобы она снова осталась с ними одна? Все надо как следует организовать. Она была женщина хитрая и знала, что все ненавидят Верцени так же, как и они, даже если сейчас тот и не причиняет никому вреда. Винченцо шел седьмой десяток, а выглядел он на все девяносто: сгорбился, худые ноги еле двигались, подбородок дрожал. Кто знает, что с ним делали в тюремной психушке, чтобы довести до такого состояния.

77

Битвы при Изонцо (23 мая 1915 – 9 ноября 1917 г.) – во время Первой мировой войны на реке Изонцо произошло 12 сражений за обладание Австрийским Приморьем, когда итальянские войска пытались прорвать оборону Австро-Венгрии. Последняя битва закончилась победой австро-германских войск.

– Значит, они замыслили коллективное убийство? – Безана явно заинтересовался.

– Что-то в этом роде. Скажем так, вдохновителем стал весь город. Все наиболее влиятельные люди собрались, представьте себе, в церкви! Там присутствовал и Джо Равазио, которому в год убийства Мотта исполнилось семнадцать. Его родители сошли с ума от горя, ведь Джованна была их любимой дочерью. Теперь же Джо стал шестидесятилетним торговцем и страдал подагрой. Из всех собравшихся он был самым мотивированным. Раньше Джо терпеть не мог сына Паньочелли, но теперь их объединила ненависть. Наконец-то они за себя отомстят. Ублюдок Ломброзо избавил Верцени от смертной казни? Тогда они сами решат проблему.

Безана заказал второй бокал белого вина. Эта история его увлекла. Своему новому другу он тоже велел повторить.

– Верцени жил затворником, потому что стоило ему выйти из дома, как соседи начинали его бить. Старая служанка местного священника из христианской милости приносила ему еду и молоко. Поэтому заговорщики решили использовать ее. Аптекарь обещал достать мышьяк, чтобы отравить молоко, а врач сразу подписал бы заключение о естественной смерти. Весь Боттануко выпил за удачное преступление и торжество справедливости.

Илария нервно сглотнула. Ей казалось, что она находится там, в том далеком году. Старик смотрел на нее и улыбался, словно хотел сказать: «Ну что, я привлек твое внимание?» И она растерянно улыбнулась в ответ.

– Но никто не думал, что служанка пожалеет Верцени и расплачется. Она говорила, что это никакая не справедливость, потому что справедливость уже свершилась и этот бедолага целых тридцать лет подвергался жестоким мучениям. Ей предложили денег, но она возмущенно отказалась.

Старик постучал пальцем по краешку пустой стопки. Безана на лету понял его желание и повторил заказ.

– Верцени очень испугался. Перед смертью единственная подруга предупредила его: «Будь осторожен, тебя хотят отравить». А что он мог сделать? Вообще перестать есть? Тогда свою помощь предложила крестьянская девочка из соседней деревни: она взялась носить ему еду и питье. Она напоминала ему кузину Марианну. Верцени помощь принял. Он дал ей денег и еще прибавил сумму за хлопоты. Но он не знал, что семье девочки уже и так хорошо заплатили. В свидетельстве о смерти причина указана не была.

3 января

День выдался тяжелый, они сверх меры наслушались всяких ужасов, и Марко предложил Иларии поужинать в знаменитом ресторане Бергамаски, о котором много слышал.

– Мы заслужили отдых, – сказал он. – Так и запишем в расходный листок: отдых, сто евро. Квитанция за ужин прилагается.

Как только они сели за столик и начали знакомиться с меню, Безана принялся рассказывать смешную историю про возмещение расходов.

– Моим первым делом в газете было ДТП неподалеку от Вогеры. Я поехал туда на машине, быстро написал заметку и к вечеру вернулся. А на следующий день явился к начальнику со списком затрат: бензин, бутерброд и пиво, всего одиннадцать тысяч пятьсот лир [78] . Он вытаращил на меня глаза: «Ты что, с ума сошел?» Я испугался: «Слишком много потратил, да?» На что начальник мне ответил: «Нет, слишком мало. А ресторан? А гостиница? А газеты и журналы?» Я не знал, как реагировать. Начальник вздохнул: «Ладно, не переживай, я сейчас все исправлю. Ресторан – пятьдесят лир, ночевка и первый завтрак – сто двадцать лир, мелкие траты, кофе, газеты – пять тысяч. Общая сумма – примерно двести тысяч лир». Теперь он был доволен и сказал мне: «Вот так надо считать». Тогда я понял: сокращая расходы до минимума, я убавлял доходы для него и для всех остальных. Не было журналиста, который немного не наживался бы на возмещении расходов. Это было негласное правило, и мне пришлось приспосабливаться.

78

Примерно 5 евро.

– Вот раздолье, – прокомментировала Илария.

– Да, но время тогда было другое. Теперь такое не пройдет. Я помню, как у нас появился один корреспондент, знаменитый специалист по Африке, который строил из себя заступника бедных стран, а потом впал в немилость у нового директора. Его больше никуда не отправляли, и он целыми днями болтался в редакции, жалуясь на жизнь и сплетничая о коллегах. «Знаешь, – поведал он мне как-то, – я терплю убытки». – «В каком смысле? – спросил я. – По сути, ты получаешь ту же зарплату, а работать не работаешь». На это он сильно удивился: «А откуда брать отчеты о расходах?» Тогда они считались как дополнительная зарплата. Потом, чтобы его задобрить, ему поручили обозревать VIP-пляжи, и он неделями торчал в роскошных отелях на курортах по всему миру, беря интервью у спасателей и выдумывая анекдоты про знаменитых клиентов. Вот вам и третий мир.

Илария завороженно слушала, иронический взгляд Безаны ее очень забавлял.

– По утрам телефоны в редакции надрывались понапрасну. Раньше одиннадцати, а то и полудня никто не появлялся, – продолжал Марко. – А по утрам в воскресенье, наоборот, наблюдалось необъяснимое столпотворение. Многие приходили, брали стопочку газет, потом капучино и круассан в баре напротив и сразу возвращались домой, не забыв при этом расписаться, что явились на работу. Компенсация за работу в выходной приятно оттягивала конверты с зарплатой. Между тем у многих накапливались отпускные дни. Я знал людей, у которых накопилось так около двухсот-трехсот дней. Практически они могли годами сидеть дома за счет издателя. Обычно это были замученные главные редакторы или их заместители, опальные журналисты, несогласные с редакционной политикой в данный момент. А иногда и авторитетные журналисты таким способом выражали свой протест. Кстати, некоторые из них стали потом руководить оппозиционными газетами. Они являлись в редакцию каждый божий день, словно назло, хотя их никто не заставлял работать, и таким образом пополняли количество неиспользованных отпусков. В общем, устраивали этакую молчаливую сидячую забастовку.