Ностальгия по крови

– Пьятти! Это философия воображал с третьей страницы. Ты хочешь стать криминальным журналистом или нет?

– Почему ты злишься на тех, кто с третьей страницы?

– С того, что когда я пришел в газету, то сразу понял, что сделал дерьмовый выбор. Инстинкт привел меня прямиком на самое дно. Я был не таким, как они. А между тем третья страница всегда закрывалась первой. Самое позднее часов в восемь они приносили верстку главному редактору и директору, вносили последние правки – всякую чушь, игривые словечки, – а потом надевали пиджаки и шли домой. Я часто с ними сталкивался, когда вечером возвращался в редакцию, чтобы дописать репортаж. Как же я им завидовал, ведь мне предстояло еще работать и работать. Отдел культуры в те годы представлял собой нечто вроде норы за стойкой, где принимали некрологи: прогнивший зеленый ковер, неоновые светильники и столы, принесенные из комиссариата полиции. Главный редактор приходил и уходил, когда ему вздумается, в свою полутемную комнатушку с зарешеченным окном, выходившим во двор. Но все это убожество было всего лишь видимостью. У главы отдела культуры была собственная ванная комната, а винтовая лестница соединяла его офис с офисом дирекции, располагавшимся этажом выше. Короче говоря, он жил своей жизнью. Принимал священных монстров литературы. Критики и великие журналисты писали для третьей страницы. Такой журналист, как я, и сунуться не смел в святая святых. Коллеги с третьей страницы едва со мной здоровались, может, даже и не знали, как меня зовут. Они были образованные, просвещенные, сливки сливок. А мы им мстили, поддевая их при малейшей возможности. «Маэстро», говорили мы, сгибаясь в три погибели, словно перед нами был сам Эудженио Монтале [87] . Засранцы… Они отвечали нам кривыми улыбочками, глядя сверху вниз, даже не догадываясь, что их схватили за задницу. Постепенно они все оказались не у дел. Не спасся никто. Даже те, что подавали надежды и поначалу казались милыми, по крайней мере, умели подшутить над собой, перейдя на третью страницу резко менялись и переставали здороваться.

87

Эудженио Монтале (1896–1981) – итальянский поэт, прозаик, литературный критик. В 1975 году получил Нобелевскую премию по литературе за выдающиеся достижения в поэзии.

– Ого, да ты ужасен, – рассмеялась Илария.

– Я просто достаточно пожил, – ответил Безана. – А потом, когда на них сваливалась с неба какая-нибудь новость, ну, не знаю… умирал Шагал или Борхес, да еще умирал после закрытия офиса, они впадали в панику. Начинали шарить по всем ящикам в поисках заготовленного заранее крокодила [88] . Если такового не находилось, они бежали трезвонить коллегам: «Профессор, напишите что-нибудь для нас. Ах, вы ужинаете? Понимаю, вы не дома, у вас под рукой нет книг. А кто мог бы написать в таком случае?» Знаешь, как мы умирали со смеху у себя в отделе? Это была наша месть. Мы, криминальные журналисты, привыкли за полчаса писать статью в баре или наговаривать ее из телефонной кабинки, пока эти дуболомы придумывали название или целый день не спеша корпели над обзором новостей. И им еще хватало нахальства жаловаться и требовать помощи.

88

Крокодилами на жаргоне журналистов называют заранее заготовленный текст эпитафии какой-нибудь знаменитости. (Прим. перев.)

– Безана, а ты умеешь воодушевлять, – фыркнула Илария. – Тебе платят, чтобы ты набирал добровольцев в криминальную хронику?

Он ничего не ответил, только проворчал:

– Чертов грузовик, ему надо было перевернуться именно сейчас?

– Может быть, там есть раненые или погибшие.

– Будем надеяться, что нет. Но мы совершенно точно прохлопали арест.

– Это такое важное событие?

– Пьятти, журналисты делятся на две категории: те, кто любит новости и живут ради новостей, и те, кто считает новости занозой в заднице. Я принадлежу к первой категории. Если новости вызывают у тебя отвращение, так лучше займись чем-нибудь другим. Стань дворником, отоларингологом или кадастровым инженером. Много лет назад был один известный итальянский журналист, который верстал страницы по утрам и ни за что не желал менять макет. Дело доходило до того, что он запирался в типографии. Ему нравились полуфабрикаты, статьи «из холодильника», а неожиданности он ненавидел. И слышать не хотел ни о каких сенсациях. Однажды террорист захватил самолет и заставил пилота кружить над Европой. Все с волнением следили за развитием событий. Ближе к вечеру всех оповестили, что он сядет в Италии, точнее – в Ломбардии, точнее – в Милане, и уж совсем точно – в Линате [89] . Тут нельзя уже отмолчаться, будто ничего не происходит. Следовало срочно этим заняться, послать корреспондента и заново сверстать всю газету. На что этот тип выдал: «При таком количестве аэропортов он решил приземлиться прямо мне на задницу?» Он принадлежал к классическому второму типу журналистов, в отличие от меня. Но величайшим представителем первого типа был главный редактор – трудоголик, для которого жизни вне редакции просто не существовало. Он практически умер на работе, упав лицом на стол, после того как одобрил отправку в типографию последнего репортажа. В один из июльских дней, когда он заменял директора, пришло известие о наводнении в Вальтеллине [90] : разрушенные отели, затопленные деревни, десятки погибших, сотни эвакуированных. Когда ему принесли первые экстренные сообщения из информационных агентств, он вскочил на ноги с торжествующей улыбкой: «Вот! Именно то, что нужно!» В тот день новостей не было и он не знал, что поместить на первой полосе. А тут вполне приличная история!

89

Речь может идти об угоне самолета террористами из Народного фронта освобождения Палестины «Ландсхут», произошедшем в 1977 году.

90

Летом 1987 года в горной долине Вальтеллина на севере Ломбардии случился ряд оползней и наводнений, унесших жизни 43 человек.

6 января

Естественно, праздник Богоявления Марко и Илария тоже собрались провести вместе. Им надо было не теряя времени поразмыслить над делом. Все эти убийства происходили со скоростью спешащих часов. Они показывали необратимое.

Кроме того, наступила драгоценная тишина праздничных дней. Как знать, может, им на ум придет новая идея, откроется иная перспектива. Безана даже навел порядок в своем жилище, в надежде, что более просторная и чистая территория благотворно скажется на интуиции.

Войдя в дом, Илария была поражена. Она долго оглядывалась, от удивления закусив нижнюю губу.

– Где же старая теннисная ракетка? Какая участь ее постигла?

– Я ее выбросил, – ответил Безана, уперев руки в бока.

– Поверить не могу.

Однако и Илария внесла свой вклад в общее дело: принесла магнитную доску и магнитики, чтобы прикрепить фото жертв и всех мест преступления. А еще множество бумажек, где значились все поразившие их детали.

– Такое можно увидеть разве что в кино, но уж никак не в полицейском участке, – прокомментировал Безана. – Но это может сработать, почему бы и нет?

Они принялись с увлечением крепить к доске фотографии, словно украшая елку. И при этом писали ключевые слова на стикерах, чтобы добавить их к жуткому коллажу.

– Булавки, большие иглы, акупунктурные иглы. Где их покупают? Может, поискать тех, кто занимается акупунктурой?

Илария сбросила туфли и ходила по полу босиком, рассуждая вслух. След фломастера, которым она что-то выписывала, быстро исчезал, но она все продумала: сразу фотографировала доску на планшет.

– Почему ты не записываешь сразу на планшет? – спросил Безана с дивана, на котором уютно растянулся, закинув руки за голову и положив ногу на ногу.

– Потому что тактильный контакт с предметом помогает мне смотреть на вещи по-другому.

– Вот оно что…

Поискать иглотерапевтов, написала Илария на белой поверхности доски.

– Что общего может быть у жертв? – спросила она у Марко, растирая себе руки.

– Они все проститутки, – ответил он.

– Я серьезно спрашиваю. Мы должны проникнуть в мозг серийного убийцы.

– И я ответил совершенно серьезно. Они все проститутки, но изображали из себя кого-то другого. Одна прикидывалась сиделкой, другая массажисткой, но зарабатывали обе совсем другим способом.

В этот момент пропищал звонок домофона. Безана рывком встал с дивана.

– Кто это может быть?

Илария пожала плечами.

Безана поднял трубку домофона, и оттуда послышался женский голос. Он явно смутился.

– Да, конечно. Поднимайся. – Потом обернулся к Иларии: – Это моя жена. Извини.

– Тогда мне лучше уйти. Может быть, она хочет поговорить с тобой наедине.

– Наверное, так будет лучше, – отозвался Безана.

Илария едва успела найти туфли и набросить пальто на собачьем меху, как Марина вошла в квартиру. Женщина быстро и цепко оглядела Иларию и натянуто улыбнулась. Илария понимала, что та сейчас напридумывает себе кучу всего, но сделать ничего не могла. Против чужих фантазий мы бессильны.

– Пока, Марко, я позвоню завтра, – бросила девушка, прикрыв за собой дверь.

Марина напряглась, смущенно улыбнулась, закусила губу и стиснула руки.

– Хорошенькая у тебя девушка. Извини, я не хотела вам помешать.

– Она вовсе не моя девушка, – ответил Безана. – Это коллега, мы вместе работаем над одним делом.

– Все так говорят, – возразила бывшая жена.

– Ты приехала в такую даль, чтобы устроить мне сцену ревности в самое неподходящее время?

– Нет, конечно нет, – ответила она, опустив глаза. – Извини.

– Ты не получила деньги за баскетбол? Я их оставил у твоего консьержа неделю назад.

Не поднимая глаз, Марина помотала головой:

– Нет, нет, я все получила, спасибо.

– Ну, и? В чем проблема?

Она потерла висок длинными пальцами, которые Безана так обожал когда-то.

– Проблема в том, что мне тебя не хватает.

6 января

Илария скользила по льду большими шагами, воткнув в уши наушники. Она шла так быстро не потому, что хотела спрятаться от холода, а потому, что разозлилась на себя. Я идиотка. Было темно, и она угодила ногой в холодную, как арктическое озеро, лужу, провалившись по щиколотку. Обыкновенная идиотка.