Ностальгия по крови

– Она говорит, что никогда эту женщину не видела. Попробуем спросить вот у этого синьора. Простите, вы итальянец? Узнаете эту женщину?

Мужчина приподнял козырек кепки, взглянул на фото, а потом в телекамеру:

– Нет, сожалею.

И побежал дальше.

Журналистка провела рукой по волосам:

– Мы обыскали весь остров дюйм за дюймом. Представляете, здесь, в Санто-Доминго, пятьдесят тысяч итальянцев. Многие работают в гостиницах, в ресторанах, пиццериях. Мы уже распространили листовки с просьбой помочь нам.

Она говорила возбужденно, все время задыхаясь, словно располагала какой-то важной новостью и боялась не донести ее до всех.

– Она постоянно задыхается.

– Ну и репортаж! – взорвался Безана. – Интересно, что они собираются найти такими методами?

Еще два подобных репортажа – и речь зашла об убийствах в Боттануко.

На первом плане показали фото Брешани, взятое с его страницы в «Фейсбуке». Он был даже немного смешон в охотничьем костюме.

– В таком виде только перепелок пугать, – фыркнула Илария.

Но на самом деле ей стало не по себе. Неужели граница между смехом и злом так тонка? Перед предыдущим репортажем она тоже задавала себе этот вопрос. Совершив преступление, убийца отправился танцевать. И сделал даже несколько фотографий в шутовском индийском костюме. Зло заставляет нас стать свидетелями таких вещей, до которых никакое человеческое или нечеловеческое воображение довести не может.

– Итак, дело закрыто, вампир арестован, – возбужденно объявил Галассо. – В Бергамаске все вздохнули с облегчением. Но убийца, предполагаемый убийца, родом из Лекко, а в Лекко сейчас находится наш корреспондент, и у него есть новости. Филиппо!

– Да, Пьетро, мы поговорили с соседями, друзьями и просто знакомыми. Я прошу дать репортаж на экран.

Дальше шел отснятый материал. Соседка развела руками: «Он всегда был таким славным, таким сдержанным». И дальше весь репортаж строился по той же схеме: интервью дали владелец табачной лавочки в квартале, автомобильный механик, хозяин бара напротив. Безана и Пьятти переглянулись.

– Ясно, что Брешани не совпадает с профилем убийцы, – сказала Илария.

– Из такого расследования невозможно составить хоть какое-то представление о его профиле, – ответил Безана. – Что ты хочешь услышать от владельца табачной лавки? Что он об этом знает? Разве бариста знает что-то о тебе, даже если ты приходишь каждый день выпить чашечку кофе? Он сможет только сказать, что ты славная девушка.

– Но я действительно славная девушка!

– Я понимаю, но если назавтра ты окажешься убийцей, ясное дело, он этого не заметит.

В студии зажглись прожекторы, и Галассо попросил гостей прокомментировать репортаж.

– Когда у нас есть ДНК, весомая, как камень, то остальное – уже второстепенные детали.

– Ой, только не камень! – простонал Безана и закрыл лицо руками.

– Я бы не стал спешить с выводами, – вставил психоаналитик. – Есть случаи, когда тест ДНК оказывается ошибочным. Мы правовое государство, и у нас действует презумпция невиновности.

– Извините, что перебиваю, но сейчас я покажу вам исключительный документ, – снова зазвучал громкий голос Галассо, оборвав фразу гостя. – В вечер первого убийства камера видеонаблюдения зафиксировала одну машину. Вот она. Видите? «Ауди А4», точно такая же, как у Брешани.

Безана схватил пульт и выключил телевизор. Потом встал.

– Извини, Илария. Я хочу спать. Я очень устал сегодня.

13 января

Илария вернулась домой на такси. Ну да, убийца арестован, и ДНК говорит об этом достаточно ясно, но нервы за последние дни были изорваны в клочья. Лучше уж потратить десять евро, но зато подъехать прямо к подъезду. Ее все еще одолевал страх, и в вагоне метро она бы все равно без конца оглядывалась и выдумывала черт знает что.

Дома Илария сразу зажгла везде свет, чтобы освободиться от гнета этого мрака. Потом бросила пальто на диван и сняла обувь. Ей было необходимо почувствовать почву под ногами. Первый опыт выбил эту почву у нее из-под ног. Илария еще не научилась справляться с некоторыми ужасами своей работы. Вся загвоздка в том, что она и представить их себе не могла, а потому в голове у нее образовалась пустота. И она словно висела в этой пустоте. Не так-то легко представить себе зло и придать ему конкретные черты. Может, срабатывает инстинкт самосохранения, может, потребность самозащиты, но зло имеет тенденцию казаться нереальным, а значит, очень далеким. И так происходило даже с теми, у кого оно внутри.

Илария, к примеру, никогда не могла себе представить убийство матери. Пыталась много раз, но всегда получалось как-то фальшиво. Настоящей была только боль, засевшая в груди.

Илария пошла в ванную, почистила зубы и посмотрелась в зеркало. Ей необходимо хоть себя узнать, раз уж не получалось узнать других. Она разделась, оставив одежду на бортике ванны, и взяла пижаму: ей хотелось ощутить себя внутри чего-то знакомого и родного. Потом на кухне она налила в чайник воды и зажгла конфорку. Доставая с полки чашку, Илария подумала, что очень хорошо было бы сейчас позвонить маме и сказать: «Мама, я кругом ошибалась. Эта работа не по мне, и тетя оказалась права. Я погружаюсь в мир, которого не понимаю».

Илария уселась на табуретку, опустила в чашку с кипятком пакетик ромашкового чая и смотрела, как он медленно опускается на дно. И неожиданно почувствовала себя очень одинокой. Конечно, часть ее жизни заполнял собой Безана. Она никогда не делила с кем-то абсолютно все. Но она не может его грузить своими проблемами, не может сделаться его семьей.

Она решила позвонить тете, однако та не ответила, может, отключила телефон. А может, ушла в кино. Иларии не осталось ничего, кроме как представить себе их разговор:

– Милая, почему у тебя такой голос? Что случилось?

– Случилось то, тетя, что убийцу нашли, но легче мне от этого не стало. Я не умею представлять себе зло. Как мне передать зло словами?

14 января

На следующий день Безана встал с постели в дурном настроении. В груди давило. То ли вчера выкурил слишком много сигарет, то ли его мучила меланхолия. Он добрался до своего последнего дела, а оно выскользнуло из рук. Ощущение было именно такое: он ничего не сумел удержать. Может, Марко потому и считал его таким важным, что оно было последним? На самом деле такое ощущение было всегда, но теперь оно воспринималось по-другому.

Безана смотрел и пересматривал газеты с портретом убийцы на первой полосе. Совершенно незнакомое лицо. В этом и было все дело. Конечно, ДНК – доказательство неопровержимое, сомневаться нечего. Но тогда откуда это ощущение чужеродности?

Раньше, когда Марко работал над делом, он всегда испытывал сильные эмоции перед фотографией преступника. Вот он… Я потратил целые дни и ночи, чтобы добраться до тебя. Дай же теперь посмотреть тебе в лицо. А сейчас ему казалось, что он в тупике. Нет никаких эмоций. Что это, старость? Конец всем эмоциям? Он знает, что должен уйти из профессии, но не хочет это признавать?