Новый Мир ( № 10 2009)
Шрифт:
Интереснее же всего в романе — и это уже было отмечено критиками — попытка подробного описания эпохи начала 90-х. И тут, безусловно, опыт историка мог бы оказаться крайне важным. Но ни анализировать происходящее, ни строить на его базе художественно-историческую концепцию Юзефович не стал, причем, если судить по нескольким его интервью, совершенно сознательно. По мнению писателя, история никого ничему не учит, кроме того, современники просто не могут понять подлинный смысл того, что происходит у них на глазах. Тем не менее быт и нравы людей, оказавшихся в непредсказуемой и крайне неблагоприятной ситуации начала 1990-х годов, описаны Юзефовичем подробно и основательно. И дело здесь даже не в бытовых трудностях, не в картинах всеобщей нищеты и неустроенности, а в очень точном воспроизведении самой атмосферы той эпохи — все персонажи этой линии повествования чувствуют себя лишними, никому не нужными, выпавшими из привычного порядка вещей.
И
В России же — и не только конца ХХ, но и середины XVII века — такого духовного стержня автор, судя по всему, не видит. Недаром Тимофей Анкудинов — по сути дела, один из главных персонажей — легко меняет и взгляды, и страны, и конфессиональную принадлежность. С другой стороны, кажется, и у России, кроме внешних не очень благополучных обстоятельств, есть «что-то еще», но в чем оно заключается — для читателя так и остается загадкой…
События октября 1993 года непосредственно встроены в сюжет — именно после них Жохов надолго исчезает из поля зрения Шубина и остальных персонажей. Однако так ли уж важны здесь именно эти события? Ведь с Жоховым, как и с Жиль Блазом из Сантильяны, может случиться все, что угодно, когда угодно и где угодно. Постперестроечная Москва стала здесь всего лишь удачной декорацией, на фоне которой разворачивается действие плутовского романа, и точно такими же декорациями видятся описания Стамбула, Рима, Стокгольма и др. в похождениях Тимофея Анкудинова. Истории Леонид Юзефович отводит роль многокрасочного полотна, на фоне которого разворачивается повествование. Но это даже хорошо — в конце концов, представление об эпохе можно получить, обратившись к дневникам и мемуарам, научным статьям и сборникам документов. Художественное произведение должно в первую очередь и развлекать и увлекать, а с этим роман Леонида Юзефовича «Журавли и карлики», безусловно, прекрасно справляется. Не говоря уже о том, что в «Журавлях и карликах» присутствует все то же неуловимое «что-то еще», загадку которого каждый читатель сможет разгадывать по-своему.
Анна Голубкова
Бумерангов угол
Е в г е н и я К о н о н е н к о. Без мужика. Перевод с украинского Е. Мариничевой. М., «Флюид», 2009, 256 стр. («Славянская линия»).
Начну с главного — книга мне понравилась. Состоит она из 15 рассказов и повестей, как бы самостоятельных, но связанных между собой в подобие модной формы романа не только местом (Киев) и средой обитания ( средний мир — по классификации подростка из рассказа «Три мира») , не только косвенным пересечением-упоминанием действующих лиц, но и тематикой — бедные мы. Сильные, умные, образованные, независимые в душе, хитренькие, но бедные. Потому что мужика подходящего нет. Не родился он еще нам под пару. Даже если и есть какой-нибудь под боком, то неправильный, никчемный, неверный, готовый из корыстных соображений уступить жену на вечер, или устраивающий скандалы на ровном месте, или маменькин мальчик. Приходится справляться самим или рассчитывать на помощь других женщин. Но матери, свекрови тоже мужьям под пару — хотят как лучше, а это лучше — лучше бы и не надо, дополнительная обуза. У них, старших баб, другое воспитание, свои принципы — другие. Своих дочерей они гнобят, учат, тычут в больные места, своих сыновей прибрали к рукам, жен их стараются унизить, превратить в рабынь, заставить протирать мужу морковно-яблочное пюре либо вообще немыслимое — творог деревянной ложкой. Не жизнь, а совершенный кошмар. Одна надежда на то, что встретится чужой, богатый, благородный или не очень, но все-таки от него, чужого, хоть какой-то прок — чек, или доллары, или подарки, или просто забота.
«Раскрою самую заветную мечту феминисток <…> Заветная мечта — это встретить мужчину, ради которого можно забросить подальше весь свой феминистический опыт.
Но Бог сотворил мир так, что подобных мужчин в нем очень мало».
Так начинается рассказ «Не судьба»с подзаголовком«Как я не переспала с американцем».
Не пересказывая тринадцать повествований о нас, бедных, повествований как бы печальных, но все же не депрессивных, потому что и с этим справляемся, заныкивая в шкаф или в душе маленькие радости, остановлюсь подробнее на двух, первом и последнем.
Первый рассказ «Поцелуй в попку»— диалог матери и дочки (бабушки и матери), привычная перебранка на истерической ноте обо всем:
О воспитании внучки/дочки:
«— …Куришь при ней, пьешь!
— Я?! Это ты приучаешь ребенка к каким-то извращениям! <...>
— Я не целовала ребенка в попку!
— Но у ребенка на заднице была твоя жлобская помада!»
О поведении дочки/матери:
«А почему твои трусики все были в репьях?! <...> Я терплю твое антимонашество начиная с твоих 15 лет!»
Об отношении бабушки/матери к искусству:
«— И она всю жизнь прожила с художником! И не научилась…
— Главное, что я научилась отчищать ваши краски и полутени ото всего на свете!»
…Привычно мучают, привычно выбирают болевые точки, привычно хамят, предполагая, что взаимная связь и зависимость разрешают такую, «для твоего блага», форму общения. Уф, наконец, дочка/мать выкатилась из дома под крики: «...вернись, надень куртку! Вдруг схватишь пневмонию, — я с ребенком сидеть не буду!»
В принципе все понятно. Ужас! Но…
«После ужина читали книжечки. Потом пошли в постельку. Стали переодеваться в ночную пижамку. Дитя было милое-милое, самое дорогое на свете и хорошенькое, как амурчик с заграничной открытки. Бабуся не выдержала, тщательно вытерла тыльной стороной ладони губы от помады и…»
Да нет, вовсе не ужас! Просто жизнь.
Привычная, понятная, своя чужая жизнь, по анекдоту — да живу я здесь, живу! И все-таки читать не грустно, а весело. Ну, прежде всего, читается хорошо. Не знаю, как в оригинале, не могу говорить об этом, потому что читала не по-украински (языка не знаю), а в переводе Елены Мариничевой. Четкие фразы, почти без описаний, с подробностями скупыми, только необходимыми для развития сюжета. Много диалогов, раздумий, выливающихся либо в авторскую речь, либо в рефлексию героев, рефлексию на спокойном житейском уровне, без глубоких копаний в потемках души и противоречий. И нет в этом депрессивности, хотя речь идет о вещах грустных, — неустроенности, непонятости, ненайденности, неумении найти, о многих не… и если даже без не, все равно «параллельно». О параллельном существовании — жен и детей, мам и дочек. Недавно в маршрутке подслушала: он говорит, а мне параллельно.
Так вот и герои, параллельное существование, а « счастье в общении ».
Да нет, говорят они сами, счастье в деньгах. И говорят они при том не о миллионах, а о тех элементарных деньгах, которые разрешают не думать о том, что купить, килограмм сосисок или полкилограмма шинки, разрешают купить помаду и крем для лица, зайти в кафе и выпить рюмку с двумя хорошими конфетами. Вроде бы примитивные желания? Только тогда, когда они не овеществляются автоматически, когда они становятся в какой-то степени символом хорошей жизни, атрибутом счастья.
Заключающая вещь — повесть«Без мужика».
Из аннотации: «...а повесть „Без мужика” считается чем-то вроде манифеста украинского феминизма».
Итак, феминизм. Лезу в словари.
Смотрю в Вебстер — «теория экономического, политического и социального равенства полов».
Коллинз — «доктрина, или движение, поддерживающая равенство женщин» .
Снова открываю сборник. Читаю снова. Рассказы: «Рваные колготки», «Новые колготки», «С левой ноги», «„Нема раю…”» .
Так, равенство. А с кем, собственно, равенство? С этими слабыми, эгоцентричными, самодовольными существами с недоделанной второй хромосомой, которая из правильной, гармоничной превратилась в рогатину, которой они и норовят человечество, которое в основном и состоит из нас, тружениц, ткнуть в бок. «Они строили его (мир, общество) для себя и, не считаясь с женщинами, установили свои законы, развязали войны, придумали способы и аппараты подавления и удушения».