Новый Мир ( № 12 2009)

Инспектор пролистал меню, посмотрел, как толпа одинаково загорелых, в одинаковых черных плавках детей по свистку вбегает в море, заказал все имеющиеся на кухне разновидности чая и кофе, на удивленное восклицание официантки: “Как, все вместе?” — вежливо ответил: “И стаканчик воды, пожалуйста”, — и стал украдкой поглядывать на профессора. Длинное, необычайно гладкое лицо, с носом, сведенным на нет, с подбородком, каких не бывает на свете, словно студенты, полируя пытливыми взглядами этот нос и этот подбородок, ничего не оставили их владельцу. Печальное лицо. Лицо, растащенное на сувениры. (“А вот этот преподавал у нас матан”.) Лицо в берете. Лицо, увенчанное плоским клетчатым пирожком. Желудь в шапочке. Кудрявая седина — пружинки и свиные хвостики — над ушами. Сеточка морщин и сосудов. Голубоватые круги под глазами. Девственно-розовые ноздри. Доверчивое, как у домашнего ослика, выражение лица. Губы маленькие и наивные. Уютные уши. Пушистые ресницы. Глаза — тихая зелень утиных прудов в черепаховой оправе, которую он время от времени протирает комочком клетчатого носового платка.

Расставив чашки по цвету, Инспектор делал аккуратный глоток, смакуя, болтал жидкость во рту и, проглотив, чутко вслушивался в музыку вкусовых ощущений. Перепробовав все, Инспектор пришел к выводу, что всем видам кофе и чая предпочитает простую проточную воду.

Профессор тем временем тоже приступил к трапезе: встряхнув, расправил на коленях хрустящую салфетку, разложил столовые приборы на равном удалении от тарелки, крутанул кофейную чашку, любовно звякнул ложечкой, блеснул солонкой и веско ввинтил ее в скатерть, а перечницей подпер непослушные страницы книги. Отыграв увертюру, он замер перед невидимым оркестром; по его лицу блуждали белые блики, словно он держал солнце за щеками. В тот самый момент, когда профессор, изящно взмахнув вилкой и ножом, устремил их вниз, на лунную поверхность омлета, готовый переплавить в музыку микрокосм еды, высокая безумная волна ударилась о парапет, перескочила через него и окатила столик, профессора, микрокосм шипящей белой пеной. Подскочила официантка, но профессор, удивленно хлюпая мокрыми ботинками, от помощи отказался.

Инспектор выждал пару минут и, когда Прут как ни в чем не бывало принялся за еду, подошел к его столику; вежливо прокашлявшись, с вкрадчивым скрежетом потащил на себя мокрый стул.

— Не возражаете?

— Прошу вас, — не поднимая глаз, сказал профессор и мягким байковым движением перевернул страницу.

Слепая вилка ткнулась в солонку, стакан Инспектора, вафельный узор бумажной салфетки и победно подняла принесенный ветром чужой счет. Инспектор вздохнул: слепой мышонок — спрашивать его о трупе?

— Профессор, мне очень неловко отрывать вас от чтения…

— Платон, — сказал профессор.

— Что, простите?

— Это Платон, диалоги.

— Профессор, я должен задать вам несколько вопросов. Обычные формальности, но без них не обойтись. Профессор?

Прут поднял на Инспектора туманный, рассеянно-серый взгляд.

— Произошло убийство, — атаковал Инспектор.

— Да-да, что-то припоминаю, — протянул Прут и снова уткнулся в книгу.

— Профессор, мне нужно все ваше внимание. Сосредоточьтесь, пожалуйста, это очень важно.

— Да-да. Я весь внимание, — не отрываясь от чтения, заверил тот.

Инспектор вздохнул, взял книгу за корешок и аккуратно ее захлопнул. Профессор, возмущенный, но заинтригованный, неохотно снял очки и потер переносицу. Глаза его потемнели, и на Инспектора уставился камышовый, безыскусный, невиннейший взгляд.

— Еще раз, профессор: произошло убийство, — с деликатным нажимом начал Инспектор.

— Да?

— В связи с этим я должен просить вас подробно описать все, что происходило первого утром, с семи до восьми тридцати.

— Первого? — Вид у профессора был озадаченный. — Это довольно сложный вопрос…

— И все же… Постарайтесь вспомнить…

— Ну что ж, попробую. — Прут задумчиво почесал нос. — Но ни за что не ручаюсь… Это вам не эмпирические данные… Могу предположить, что читал в постели, потом вышел прогуляться.

— В котором часу это было?

— Как обычно, около восьми.

— Хорошо, и где вы гуляли?

— Вдоль обрыва. В сторону маяка.

— Так, на маяк, — подбадривающе кивнул Инспектор. — Может быть, вы встретили кого-нибудь, пока гуляли?

— Нет, не думаю. Там никто, кроме меня, не ходит.

— А в гостинице? В холле? На лестнице? В гостиничном саду?

— Нет, нет…

— А вернулись вы?..

— Вернулся в начале десятого, взял Платона и отправился в кафе.

— И никого не встретили по пути?

— Нет.

— Хорошо. — Инспектор вздохнул. — Тогда, возможно, вы слышали или видели что-нибудь необычное? Звуки, шорохи, тени? Что-нибудь, что вас удивило?

— Нет, ничего удивительного. Правда… — Глаза Прута радостно полыхнули.

— Продолжайте! — Инспектор подался вперед и даже слегка развел рукава, словно голкипер в ожидании мяча.

— Небо было удивительно синего цвета! — Прут радостно прищурился и положил в рот аккуратно отрезанный треугольник омлета с лунным кратером по центру. — Знаете, божественный ультрамарин, цвет прустовских груш, точнее, груш принцессы Люксембургской.

— И это все? — Инспектор сник.

Скатерть вздыбилась. Синие тени побежали по белому полотну. Солнечный глаз в стакане с водой испуганно замигал.

— Да, — застенчиво улыбнулся профессор. Вид у него был такой, словно он только что на пальцах объяснил триангуляцию Делоне.

Неторопливо дожевав, Прут промокнул салфеткой влажно-розовые губы. Инспектор глотнул воды и постарался успокоиться.

— Хорошо, хорошо. Тогда вот что: попытайтесь вспомнить, когда вы в последний раз видели жертву.

— Вечером, в кафе, — с неожиданной готовностью выпалил Прут. —

Я читал Платона.

— И ничего странного вы…

— Не заметил.

— Так. Отлично. А что насчет других жильцов? Что-нибудь странное в их поведении?

— Нет, все вели себя как обычно.

— А как обычно?

Глаза профессора округлились, беспомощно забродили по скатерти.

— Ну, как…