Новый Мир (№ 6 2009)

— Бульон! — кричала Цветка, но мама не понимала. — Скажи ей, что мы ели бульон!

Папа уже намеревался уходить.

— Нет, скажи, что мы ели бульон! — настаивала Цветка. — Почему ты не хочешь?

— Это что, так важно?

— Очень важно. Мы ели бульон,и мама должна это знать!

— У нее сейчас своих проблем хватает…

— Бульон — это не проблема…

— Она родила тебе куколку. Как ты ее назовешь?

Цветка ни минуты не колебалась. Она знала мое имя еще до моего рождения.

— Метла!

2

Она была худенькой и черноволосой, всегда в коротких мини-юбках, в элегантных туфельках на небольшом каблучке. Она ярко подкрашивала глаза и губы и носила большие висячие серьги в форме виноградных гроздьев.

Когда мне было шесть лет, я считала ее прекраснейшей девушкой на свете.

3

Мы спали в одной комнате: Цветка на раздвижном диване, я — в детской кроватке со снятыми перильцами.

Лишь только начинало темнеть, я переносила свою подушку к ней на диван и пристраивала рядом с ее подушкой, но так, чтобы Цветка не увидела и не успела мне запретить. К тому времени, когда она раздевалась и укладывалась спать, я была уже там — на краешке ее дивана, с головой укрытая одеялом, свернувшаяся калачиком, чтобы занимать как можно меньше места и как можно меньше ее раздражать. Порой Цветка со скандалом и криками заставляла меня вернуться в свою кроватку, а порой была доброй и милостивой.

Ее доброта таила в себе опасность. Цветка наносила удар в тот момент, когда я меньше всего этого ждала.

— У тебя красивые губы, — говорила мне Цветка перед сном, когда мы лежали рядом в темноте. — Лучше, чем у меня.

Меня распирало от гордости, и я, беззащитный звереныш с лучшими, чем у нее, губами, начинала хотеть большего.

— И волосы у меня лучше, чем у тебя. Гуще. Не такие редкие.

Цветка молчала.

— И ногти. Тверже, чем у тебя. И форма у них лучше…

Цветка молчала. Я в уме поспешно перебирала каждый свой орган и отмечала, какой из них стоит отдельного внимания. Раз уж выпал случай.

— Но я вся красивее тебя, — спокойно отрезала Цветка и поворачивалась на другой бок, чтобы спать.

— Я знаю, где ты прячешь от мамы дневник, — с угрозой в голосе, пытаясь отомстить, несколько раз шептала я, и мое горло, как аквариум, наполнялось слезами.

Цветка молчала. Делала вид, что спит.

Она никогда не поддавалась на шантаж.

4

У меня было два развлечения, когда я оставалась одна дома. Варить «шоколадку» и миллион раз, смакуя, прослушивать вновь и вновь виниловую пластинку с песней «Арлекино» Аллы Пугачевой.

«Шоколадку» я варила в алюминиевой мисочке из какао-порошка, сахара и молока.

Однажды какао-порошок кончился. Я перевернула вверх дном все кухонные шкафчики и не нашла ничего похожего на какао, кроме молотого кофе. Я решила, что это почти то же самое и «шоколадка» получится даже интересней. Добавила всего, что нужно, по рецепту. А также масло, корицу и кардамон. Грецких орехов и изюм. Стояла над плитой на табуретке и старательно помешивала. Я не умела варить бульон и сейчас не умею его варить. Я бы не смогла хладнокровно отрезать голову карпу и жарить его на маленьком-маленьком огне без толики сочувствия…

Кофе в алюминиевой мисочке вскипал странными большими пузырями и катастрофически быстро густел. Становилось все труднее помешивать эту смесь ложечкой.

Отчаявшись, я выключила газ и подставила мисочку вместе с «шоколадкой» под проточную холодную воду. Потом под горячую. Кофе так загу­стел, что превратился в камень и безнадежно пристал ко дну моей любимой алюминиевой миски. Не помогали ни вода, ни повторное разогревание.

Я не придумала ничего лучше, как спрятать результаты своего преступления — мисочку и ложку с намертво приставшей «шоколадкой» — под диван. Лучше было выкинуть все это в мусор.

На следующий день мы с Цветкой вместе возвращались домой: я из детского садика, она — из школы. Цветка шла по тротуару, я — по лужам. Вечерело.

Цветка сказала:

— Мама нашла миску, которую ты сожгла и спрятала под диван. Она очень злая, сейчас будет на тебя кричать.

— Как она нашла? — Я очень не любила, когда мама на меня кричит.

— А как ты ухитрилась так сжечь миску?

— Я варила из кофе «шоколадку». Почему-то она стала твердой, как камень.

— Теперь получишь. Мама будет бить тебя ремнем. Ремень лежит в кухне на столе.

— Я боюсь возвращаться домой.

— Хочешь, я тебя спрячу?

— Как?

— Тихонько заведу на балкон, и ты будешь там сидеть, пока мама не перестанет злиться.

Мы неслышно вошли в дом, и Цветка закрыла меня на балконе. Мне там было очень уютно. Как в бункере или в шалаше.

Я сидела на полу, чтоб меня не увидели из комнаты. Сверху накрылась коцем [1] , которым укутывали мешок с картошкой, сохраняя ее от замерзания.

Цветка была моим ангелом-хранителем до самого вечера. Я просидела на балконе шесть часов, и она таскала мне из кухни жареную картошку, бутерброды и соленые помидоры.

— Мама уже почти не злится, — сообщала она. — Думаю, еще часок — и она совсем остынет.