О чем поет вереск

Мидир усмехнулся, припомнив встречу в Верхнем как раз около двадцати лет тому назад. Похоже, там Алан за его спиной на лошади и покатался.

Хранитель хранил гордое молчание. Алан перевел дух и продолжил:

— Если вы говорите о волках, то волков вокруг много. Тут, к примеру, это вы и я. А что касается прочих тварей, коих можно держать на поводке, то это на поле боя, милости прошу к галатам.

Алан шутил на свой занятный манер, только Хранитель никогда не был ценителем остроумия.

— Ты думаешь, я не найду на тебя управы?! Я еще возьму поводок в свои руки, и тогда ты пожалеешь!

— Я уже жалею, — тяжело вздохнул Алан. — Очень жалею, что повернул в этот коридор. Вас это не удовлетворяет?

Начальник замковой стражи тревожился за кого-то, ему нужно было вернуться к лекарям, затем найти советника и убедиться, что с королевской семьей все в порядке — Мидир прочитал это на поверхности усталого сознания своего волка. И уже готов был вмешаться, как услышал привычно ледяной голос Джареда:

— Какие занятные вопросы обсуждаются в коридорах Черного замка ранним утром! Начальник замковой стражи. Хранитель, — два коротких кивка. — Благого утра всем и каждому. Что и кого не удовлетворяет в данной ситуации? Удовлетворения обычно просят на дуэльной площадке, но Алану драться запрещено.

Старик поджал губы, вновь прожег Алана взглядом, и Мидиру стало ясно: если бы магия была при нем, убил бы. Но магии нет, она шипит бесполезным фейерверком по краю ауры.

Мир вернул Хранителю его ложь и взял плату за многовековое презрение к младшим, в частности, короткоживущим. Старик не погнушался солгать Этайн, но ложь королеве волков, полной силы, любви и магии, несущей в себе новую жизнь, дорого обошлась ему.

Той ценой, заплатить которую страшно каждому магу.

— Я ухожу, советник, — короткий оскорбительный поклон Хранителя. — Приберегите ваше красноречие для тех, у кого своих мыслей нет, а чужое добро есть! Ваш ручной волк еще вам покажет!

Вернее, поклон вышел бы оскорбительным, если бы не был исполнен впервые. Джаред приподнял светлую бровь, провожая уходящего взглядом; затем, подняв двумя пальцами клинок, приблизился к Алану.

— И что это было?

— Веришь, нет, не скажу под страхом смерти. Чего бы он от меня ни хотел, оно как-то связано с поводками, волками и каменными головами. Ты случайно не знаешь подобного краеугольного предмета?

— Разве что замок, — Джаред поднял светлую бровь. — А что не так с каменными головами?

— Мне кажется, все так! — Алан прислонился затылком к стене, а потом присел на корточки и снова потрепал голову волка за ушами. — Скажи же, в порядке? А?.. В порядке?

Каменный барельеф довольно сощурился.

Советник посмотрел на возню живого волка с головой каменного, а потом выдохнул словно бы облегченно:

— Так ты говоришь, он требовал у тебя поводок? И упоминал волков? И грозился смертью?

— Ну да, только у тебя это звучит немного более связно. Совсе-е-ем немного.

— начальник стражи посмотрел на Джареда, не прерывая почесывать каменный загривок. Если бы у этой головы имелось тело, хвост уже образовывал бы воздушные завихрения.

— Наш полоу… наш досточтимый Хранитель соизволил заметить меня, — Алан пожал плечами. — Никогда не чувствовал себя столь странно! Разве что, когда забыл свое имя.

— Скажи мне, Алан, а ты никогда не сталкивался со странным поведением голов? Что-то особенное не припоминаешь?

Начальник замковой стражи задумался, поглаживая каменную шерсть.

— Теперь, Джаред, когда ты спросил… Это забавно… Когда я прибыл, я был такой дикий, ты помнишь, все оглядывался, казалось: смотрят, ищут, заберут!

Алан словно застеснялся себя тогдашнего. Джаред, почти не напоминая холодного советника, поднял уголки губ вместо ответа. Ему явно приятно было вспомнить Алана. Пусть дикого, но уже тогда — Алана.

— И вот я все оглядывался, а в одном коридоре наткнулся на такие же головы. Знаешь, они торчали напротив окна в срединном переходе, где солнечно почти весь световой день. И мне показалось — просто показалось! — что головы устали щуриться против света.

Начальник замковой стражи усмехнулся опять, как будто извиняясь за себя. Джаред слушал внимательно, не собираясь перебивать; у Мидира тоже прорезался живой интерес.

— Я задернул окно портьерой и закрепил поплотнее. В переходе ничего не изменилось. Страже было удобно ходить и дальше, а вот тем двум головам не приходилось щуриться.

— И почему ты это запомнил?

— Потому что они заулыбались! Не знаю, как это объяснить, — Алан покачал головой, покрутил свободной кистью в воздухе, второй продолжая наглаживать каменного волка, — как будто им очень полегчало. А с ними полегчало почему-то и мне. Но это все глупости!

— Разумеется, все это глупости, — произнес советник, глядя на умильно щурившуюся каменную морду.

Мидир хмыкнул, сменил зрение, поймал убегающего Хранителя… Черный шипастый поводок, прежде стягивающий его запястье, пропал. Зато мягкий синий шнурок теперь обматывал руку начальника замковой стражи — и тянулся к самому центру волчьего Дома. Судя по поведению каменных голов, Черный замок принял нового хозяина, даже если на этот счет и существовали какие-то иные ритуалы.

— Джаред, я видел. Что скажешь? — позвал Мидир.

— Замок сложная и непонятная штука, — прикрыл ледяные глаза советник. — Мог и взбеситься, если Хранитель охаживал этой мерзкой железкой. А он любил общаться с Несущими-свет. Не удивлюсь, если друиды мимоходом науськивали, лелея его величие. Так что хорошо, что наш замок выбрал Алана. Тогда Алан защитил его, пусть и от солнца, а когда вожжи выпали из рук Хранителя, замок перекинул их на начальника стражи. Вы ведь доверяете ему, мой король?

— Как немногим, Джаред. Как немногим.

Две недели пролетели как один день.

Черный замок, в последнее время сотрясаемый происшествиями, как обезумевший сверх меры неблагой — бесконечными обращениями, понемногу возвращался к спокойной жизни.

Мэллин поправлялся, хоть магию пока не вернул. На второй день после ранения дразнил всех, до кого мог дотянуться, потом заставил струны своего кларсаха петь и плакать. Затем притих, бинтовал бок и лечил покалеченные ребра обычным путем, без примеси волшебства, а значит, долго, а значит, болезненно. Рана кровила, гноилась, затягиваться не желала, словно в отместку за исцеленные кисти.