О чем поет вереск

Подумав, пририсовал вокруг себя густой ельник с пушистым искрящимся снегом. Закрыв женщину от внезапного собеседника, разрешил доступ.

Однако тот единственный, кто мог постучаться столь издалека и столь бесцеремонно, показываться не спешил.

Не успей Мидир прикрыться, не выгадай время — хитромудрая тварь Лорканн, вломясь без спросу, увидел бы, как выгибался женский стан, как взметывались лесным пожаром огненные пряди, как таяла Этайн, шепча сладко и покорно «люблю». Клекотал бы потом о лицемерных нравах волков и тайнах благих беседок не одно тысячелетие!

Потолок беседки затрещал, свернулся словно бумага, выгорел бездонной дырой, а затем заалел пламенем извергающегося вулкана. Снежинки залетали в Окно, соединяющее два мира, и сразу гасли.

Лорканн любил эффектные появления, а выплескивающаяся магма служила ему отличным фоном, а еще — прикрытием, как родные ели для Мидира. Не уничтожить, не выследить, и даже не узнать — там ли темный властитель? Впрочем, купающиеся в магме дикие грифоны виделись отчетливо.

Внезапно все приблизилось, словно Лорканн снял морок. Дохнуло горечью и серой; из черноты и пламени проступил контур неблагого.

Мидир прищурился от жара.

Черные, рваные волосы развевал ветер, желтые глаза горели злым огнем, ухмылка кривила узкие губы. Серый пепел, падающий с антрацитовых небес, казался насмешкой над ослепительной чистотой снежинок. Обычный дорожный костюм неблагого: сапоги со шнуровкой до середины бедра, плотные штаны, темно-коричневый дублет, посверкивающий медью застежек, и даже ворот горчичной рубашки — все основательно помято и припорошено пылью, словно тот не один день провел в дороге и не желал тратить магию на внешний лоск.

— Мой добрый недруг. Все веселишься? — ухмыльнулся Лорканн и склонил голову набок. — Не покажешь ли новую игрушку, благой волчара?

То ли ворон, то ли грифон каркнул из-за спины, и неблагой махнул рукой небрежно, успокаивая птицу. Дикие грифоны откусывали голову без предупреждения, но подчинялись своему вожаку.

— Тебе своих мало? — оскалился Мидир. — Не устал разыгрывать слабость перед теми, кто пришел по твою душу, а потом давить их и есть без соли?

— Каждый веселится как может, — пожал плечами Лорканн. — Мои забавы, знаешь ли, служат порядку. А чему служит твоя?

— Желаешь узнать? — ухмыльнулся Мидир.

Лорканн выставил ладони вперед:

— О нет! От этого подарочка земных у Айджиана моретрясение и волны в двадцать футов, а у меня — трехдневная песчаная буря и безумие птиц Роака.

— Тогда зачем?

— Что зачем? — ухмыльнулся Лорканн еще более вызывающе.

— Зачем пожаловал! — рявкнул Мидир. Договорил спокойнее: — Все это — просто совпадение.

Владыка Неблагого двора поцокал укоризненно.

— В твоем мире я тоже чую возмущения. И Айджиан заметил. Мы трое создали этот мир. Только мы сможем его удержать… — Лорканн на миг запнулся. — Тебе не нужна помощь?

— С чего ты взял? Когда я просил о помощи?!

— Вот именно, что никогда. Может, следует сейчас?

— Что тебе нужно, неблагой? В чем твоя выгода?

— Глупый, глупый благой зверь из глупого елового леса, — глаза Лорканна полыхнули желтизной не хуже, чем у волков. — Миры связаны. Падет твой — захватит и наши!

— Я не нарушил Правил. Это всего лишь Лугнасад. И…

— И это всего лишь женщина Верхнего? — ядовито закончил Лорканн. Дождался кивка Мидира, продолжил равнодушно: — Складно брешешь, волк без сердца. Знаешь ли, я почти поверил. Если бы не…

Посмотрел на свой сжатый кулак и раскрыл длиннопалую ладонь, поворачивая кисть наружу. Знак распускающегося цветка — символ любви — одинаков для всех миров, и Мидир чуть не скрипнул зубами от злости.

— …вереск! Зря ты притащил его в Нижний.

Мидир швырнул снегом бессильно, а Лорканн только расхохотался. Огонь за его спиной полыхнул яростнее.

— Не забудь о своих словах про Лугнасад, волчара, — Лорканн, успокоившись так же внезапно, как развеселился, придвинулся вперед. — Правда, ветер нашептал, ты назвал ее королевой. Королева Мидира! Благие ёлки!

— Ёлки не трогай!

Желтый изогнутый клюв грифона появился из-за спины неблагого, улегся на плечо. Черные перья приподнялись на голове полуптицы-полузверя, львиные лапы переступили рядом с сапогами Лорканна, и тот погладил грифона, словно делясь с ним весельем.

— «Мо гра» еще не сказал?

Слова любви верхних — так отец называл маму.

— Завидуешь? Разве ты со своей супругой не живешь в любви и согласии? Я все думаю, как она выносит тебя столько веков и двух детей спустя?

Ты смеешь упрекать меня, хотя сам был не слишком честен!

— Не слишком! — полыхнул желтизной глаз Лорканн. Грифон на его плече моргнул дважды круглыми и тоже желтыми глазами. — Одно дело не слишком, а другое дело совсем нечестен, согласись, Мидир. Показаться слабее, чем есть, разумно. Вдобавок, ее мятежные идеи по переустройству мира я использовал. Она хотела поймать короля-грифона, — хихикнул он, — и у нее получилось.

— Странно, что убить тебя она хотела лишь раз!

— Магия первой встречи. Знаешь ли, все меня хотят убить при первой встрече, а некоторые — при каждой. И молчат!

Мидир еле сдержал рык, но Лорканн понял, раз ухмыльнулся еще шире:

— Не держи в себе, благой! Давай встретимся, я всегда готов повыдирать тебе шерсть.

— А я — выщипать тебе перья!

— Приятно, когда чувства столь сильны и взаимны. Ты, я гляжу, дорвался до сладенького, — Лорканн вдруг посерьезнел.

Холодок прошелся по спине Мидира. Неблагой все понял, разнюхал глубину задействованной им магии.

— Не трогай мою королеву. Займись лучше своей.

— Моя королева — неблагая, Мидир. Неблагая!

— И что с того? Моя мать была земной женщиной!

Лорканн поднял голову и заклекотал не хуже птицы. Глянул сквозь опущенные ресницы, вытянул черные кривые когти и погрозил:

— Только благие мастера сравнивать пушистое и горячее.

— Поясни, — пряча клыки, выдавил Мидир, примериваясь и вновь понимая: не зацепить наглеца. Выдохнул, уже второй раз ловя себя на грани обращения.

— Джаретт не нарушил свободу Синни: твоя мать ушла под холмы добровольно. Что же до милого Вереска, чью спину ты сейчас нежишь…