О чем поет вереск
Шрифт:
Этайн хотелось столь сильно, словно они расставались на месяцы. Его ладони гладили ее спину, срывали завязки платья…
— Не сердись на брата, — выдохнула она ему в рот после мучительно-сладкого поцелуя. — Он делает все это… лишь потому…
Какую подоплеку нашла Этайн в каверзах Мэллина, слышать не хотелось. Не хотелось тратить ни секунды более даже на разговоры… На слова «мне бы ополоснуться», ответил рыком, потом вымолвил настолько членораздельно, насколько мог «я тебя вылижу», получив в ответ обожаемый рассыпчатый смех…
Решение, принятое Мидиром вопреки логике, вопреки
Легкие, словно взмах крыльев бабочки, что на миг уселась на нос злому волку.
Вызвать желание — такой пустяк. Но с Этайн этого не требовалось. Овладеть телом…
Этайн застонала, выгибаясь ему навстречу. Пока бешеная жажда обладания не вытеснила все мысли, Мидир решил, что Джаред прав. У него были и более опытные, и более умелые. Он не мог, не хотел сравнивать. Те слова, что он бросил в запале Эохайду: «Этайн — одна!», стали явью. С ней привычные места расцветали новыми красками, с ней он задыхался от нежности, с ней делился сокровенным. Что нужно, чтобы удержать ее? Какими цепями привязать это эфемерное, непонятное чувство, которое невидимо, неощутимо! Он не хотел думать, вопреки привычному расчету. Она просто нужна ему.
Мидир боялся дотронуться до Этайн хоть каплей магии, нежил ее кончиками пальцев, пока она, расцелованная и заласканная, не заснула на его плече.
Часы пробили двенадцать, волчий король посмотрел на цветущий вереск и выдохнул облегченно.
Если Этайн узнает о подлоге… даже думать об этом было мучительно. Значит, и не должна узнать.
Тревожило Мидира не только это. Она опять почти не ела. Надо будет приказать Вогану приготовить что-нибудь особенное…
Единственное, что не принадлежало Мидиру — сны Этайн. А сегодня они были тревожны. Она часто ворочалась, хмурилась, сжимала руки.
Этайн вздрогнула и застонала, и Мидир, прикоснувшись к ее виску, припал к ее сну. Образ мужа тускнел, сливаясь с обликом волчьего короля. А потом он услышал голос брата. Мидир насторожился и чуть не застонал с досады — и как он не почуял ее? Почему не захлопнул дверь? Всё потому, что ослеп и оглох от злости.
— Нам есть, чему поучиться у верхних! Да посмотри хоть на свою человечку!
Выразительное слово странным образом не обижало Этайн в устах того единственного, кто рисковал так говорить в доме Волка. Мэллин не вкладывал в это слово иного, обидного смысла. А человеком Этайн была всегда и быть не перестала.
— Мэллин, твои бредовые идеи явно требуют внимания! Через пару тысяч лет!
А Этайн размышляла о нем. Ее супруг, ее сердце, ее Мидир сердился. Она знала эту манеру: наверняка ещё руки на груди сложил! Значит, спорить бесполезно. Ей бы хотелось услышать его голос — бархатный и волшебный; заглянуть не в бешеные янтарные — а в хрустальные темно-серые глаза. И запустить руки в темно-каштановые волосы, которые всегда кажутся очень теплыми… И послушать еще что-нибудь о его жизни. Но услышала он иное.
— Хватит пустословия! Скажи мне: зачем ты сделал это? Зачем напугал ее при встрече? Тебе бы все веселиться! Никогда не смей больше… — со стороны собственный
голос показался Мидиру жестким и сухим, похожим на голос отца.Послышался треск и хруст. Волки перешли на рык, и озадаченная Этайн поторопилась уйти: рычание распознавать она пока не умела и вмешиваться в ссоры королевской семьи считала себя не вправе. Спустилась по наружной лестнице дворца, выполняя просьбу, вернее, приказ мужа «Пр-р-ройтись по саду!»
Женщина засмотрелась на вид, открывшийся с высоты мощных укреплений. Мидир прислушался к ее мыслям: оторванной и чужой Этайн себя тут не чувствовала. Мир Нижнего казался ей прекрасным, а ши завораживали каждый по-своему.
Спустившись вниз, она прогулялась по саду, любуясь розами вперемежку со стлаником. Глянула на солнце, что коснулось зубчатого от елей горизонта, и решила: пора возвращаться…
Дверь в покои младшего брата Мидира была распахнута, голоса больше не раздавались. Этайн прошла уже мимо, но что-то ее остановило.
В смутном беспокойстве она вернулась и заглянула внутрь.
Мэллин стоял над столом, опустив плечи. Одно было ниже другого, и это казалось неправильным — он как будто согнулся над мелкой работой. Но спина-то была ровной!
— Пришла посмеяться, человечка? — плечо Мэллина, хрустнув, резко поднялось, и он, пошатнувшись, схватился здоровой рукой за стол в поисках опоры. — Ну так смейся!
— Что? Зачем? — она несмело подошла чуть ближе.
— Муж и жена часто рассуждают одинаково, а Мидир посмеялся, — Мэллин обернулся, глянул насмешливо. — Ты вряд ли способна спорить с собственным сердцем, человечка! Да и разума у верхних маловато!
Внезапно к Этайн пришло понимание, отчего Мидир так редко и сжато общается с братом! Мэллин имеет великий талант не только петь и играть, но и выводить собеседника из себя.
Возмущение женщины сменилось сочувствием, когда она наблюдала, как рука Мэллина, продолжая выворачиваться, вставала на место, а сам скалящийся волк бледнел.
— А ты попробуй поговорить со мной, не с Мидиром, — мягко посоветовала женщина. — Когда сердце глухо, можно пообщаться с разумом.
— Это ты-то разум, человечка?
— Послушай меня, принц Мэллин, даже если я кажусь тебе бабочкой-однодневкой! — рассердилась Этайн. — У бабочки тоже есть желания! И у меня с вечно юным принцем дома Волка может быть что-то общее!
— Ничего! — Мэллин тряхнул головой, будто пытаясь избавиться от звона в ушах, а женщина заторопилась:
— Да-да! Ты любишь Мидира, я люблю Мидира! У нас есть нечто общее, и мы можем понять друг друга. Ты хотел поговорить о свободе?
— Пойманная птичка рассуждает о свободе? Я бы рассмеялся, если б мог.
— Ты плохо меня знаешь, брат моего мужа.
Пальцы Мэллина хрустнули, вставая на место. Этайн вздрогнула: целой у него осталась, наверное, только гордость.
— Расскажи, что тревожит тебя — до хруста пальцев.
Мэллин рассмеялся неожиданно весело, пусть и придерживая сломанную руку.
— Ты и вправду королева-человечка. Брату повезло с тобой! Или не повезло. С Мидиром… трудно судить о везении.
Мэллин неожиданно смешался, а потом закончил резко, словно досадуя на себя: