О чем поет вереск

— А теперь уйди, оставь меня, глупая верхняя.

Кроме гордости, поняла Этайн, в Мэллине жила искренняя любовь к брату.

Мидир отнял губы от виска женщины. За мыслью о том, что его королева слишком добра и видит любовь даже там, где ее быть не может, пришла другая. Что она не так уж неправа.

Два раза пробили башенные часы, и розовый вереск в вычурном горшке вновь рассыпался пеплом.

Мидир сообщил Этайн в записке, что присоединится к ней после полудня и будет рад (едва не порвав бумагу на этих словах), если она прогуляется в его отсутствие. Подумал и всё же дописал: «Моя красавица, но — недалеко и в пределах замка!» Затем напитал вереск магией до последнего листка. Однако настырное растение выглядело поникшим. Можно поменять в нем стержень жизни, заставив прижиться в Нижнем мире силой, но время поджимало, и волчий король ушел до восхода. Незачем показывать Этайн дурное расположение духа.

Четырехдневное отсутствие привело к тому, что теперь множество подданных жаждало пообщаться со своим королем.

Волчий король, скрывая угнетенное состояние, благословил пару браков, успокоил вечно недовольных гномов, рассудил несколько споров, подарил королевское благословение и выразил пожелание воздать хвалу Лугнасаду в оставшиеся три дня.

Если эту хвалу будет воздавать он сам.

Вот именно! Лугнасад — праздник свободы и любви! А он занимается непонятно чем и переживает непонятно из-за чего. Из-за того, что смертная, видите ли, плохо о нем подумает!

У него в башне лежит очень интересная заготовка заклинания, недописанная баллада и недоделанный нож. Вполне можно оторваться хотя бы на миг от вскружившего голову вереска.

Кстати, изумруды из последнего дара гномов очень подошли бы к глазам Этайн. А вот к раскосым глазам Мэллина — разве светло-серое заклятие неподвижности!

Мидир вновь и вновь мерил шагами пол зала королей, тщетно стараясь успокоиться: брат выводил из себя сильнее, чем неблагой грифон.

— Джаред, все это можно было сделать без меня! — взорвался Мидир.

— Ваши подданные хотят справедливости и благословения именно от вас, мой король, — немедленно откликнулся советник. — Все, что можно, я решил без вашего участия. Особенно осознавая вашу теперешнюю занятость.

— Джаред! Если ты про Этайн!

— Я про Этайн. Давно ли вы видели свою вересковую жену, мой король? — в мысленной речи Джареда, привычно прохладной, как сумерки Светлых земель, мелькнула обеспокоенность.

— Я оставил ее в спальне с разрешением делать все, что ей заблагорассудится.

— А Мэллина? — Джаред говорил подчеркнуто бесстрастно, явно на что-то намекая. — Лучше бы он шалил по-мелкому. Его отсутствие тревожит меня куда больше.

— Мэллин лишен колдовства. Он не может пользоваться левой рукой, он бы не стал!..

— Мой король, я проверю.

Вчерашнее раздражение превращалось в негодование, вытесняя стыд.

— Нет! Стой, я сам. И если Мэллин что-то натворит сегодня, я запру его на чердаке сроком на год!

Мидир разорвал связь и сорвался с места, штормовым валом приближаясь к покоям брата.

Дверь так и оставалась распахнутой со вчерашнего дня.

И за ней смеялась Этайн!

Только усилием воли Мидир смог остановиться. Поразился всплывшему в памяти укоризненно-ледяному от Мэрвина «Я стыжусь твоей невыдержанности», припомнил девизы девяти домов Благого двора, сбившись лишь раз.

— Вот! Вот! Да ты прирожденный разбойник, человечка! Именно так! Вперед-назад, вперед-назад!

Мидир давно не слышал такого нездорово-радостного голоса Мэллина. Пожалуй, с тех времен, когда они были детьми.

Этайн снова засмеялась — легко, рассыпчато, звонко. Король с трудом удержал рык. Этот смех принадлежал только ему!

— Ты попросту хороший учитель, брат моего мужа.

Их голоса доносились оттуда, где находилась постель брата. Перед глазами заплясали белые точки, ярость захлестывала. Мидир, еле сдерживаясь, чтобы не обернуться в зверя, подобрался, собираясь захватить брата на месте. Пусть Мэллин осознает, насколько он виноват и за что его сейчас будут казнить.

— Ты была права, человечка, ты и впрямь сильный разум, — голос брата звенел довольством.

Мидир выглянул из-за угла — и не сдержал удивленного вздоха.

Голоса действительно доносились от постели. Поверх покрывала на животе лежал Мэллин, свесив голову вниз. На подушках, сваленных на пол, скрестив ноги сидела его Этайн и увлеченно сшивала края другого покрывала. Получался крайне подозрительный на вид разбойничий мешок.

Мидир присмотрелся, проморгался.

Мэллин косился на работу Этайн, баюкал левую руку правой. Вмешивался в зашивание, поправлял и, против обыкновения, спокойно улыбался. Даже острый нос и лохматые черные вихры выглядели довольными.

Этайн радовалась работе, словно награде, с интересом слушала Мэллина, смеялась над рассыпаемой им «человечкой». Попадая иголкой в палец, грозилась громом и молниями несговорчивой ткани, а брат в ответ повторял рыцарский завет: «Терпение — высшая добродетель».

Картина рисовалась слишком хорошей, чтобы оказаться явью. Мидир глубоко вздохнул, потряс головой, зажмурился и приоткрыл для начала один глаз, потом — второй. Но все осталось на своих местах: рыжеволосая красавица шила, вредный младший волк был спокоен, мир царил в доме.

Мэллин потянулся поправить работу, но вздрогнул, зашипел и снова прижал поврежденный локоть к телу.

Замер на миг, а затем медленно поднял голову и прищурился.

— Брат? Мне казалось, мы наобщались на месяц вперед!

Привычный голос Мэллина странно раздражал и был неожиданно тороплив. Словно Мэллин спешил защитить свою гостью. Словно он, Мидир, может причинить вред Этайн!

Мэллин закончил очень вовремя:

— Хотя у нас появился новый повод для беседы. Я вот заставил человечку с собой посидеть!

Этайн возмущенно всплеснула руками.

— Не слушай его, мое сердце, твой брат не заставлял меня! Он меня учил. Учил тому, что узнал в нашем мире. Потайные швы! Их совершенно не видно снаружи! Это настолько чудесно, у меня нет слов!

Мидир оперся о стену, словно разом лишился всех сил — магических и обычных. Слов у него тоже не было. Ни слов, ни сил, ни злости.

Видимо, присутствие Этайн в благом королевстве преподнесет ему массу сюрпризов, а присмиревший брат — лишь один из них.