О чем поет вереск

Мэллин трепыхнулся на пробу — насколько крепко его держат — но, видно, понял, что не вырвется, и выдохнул. Теплое дыхание младшего пробралось даже сквозь королевскую накидку и сюрко.

— Вот и не зли меня попусту. Зли только по делу, — Мидир похлопал по спине и отпустил. Полузабытый способ успокаивать брата работал до сих пор.

Мэллин выглядел не слишком помятым, но поддернул — явно напоказ! — рукава кружевной рубашки, поправил на плечах дублет, затем приложил руку к сердцу и поклонился. Впрочем, официальный поклон портило выражение полного довольства жизнью, никак не желающее покидать лицо брата.

— Тогда тебе нужно будет издать специальный приказ касательно того, как, когда и по какому поводу полагается злить его королевское величество! Надо будет попросить племянника подготовить соответствующий манифест, он мастер на занудство подобного ро-о-ода, — протянул Мэллин.

— Пропой это ему под окнами, — усмехнулся Мидир.

— Насчет обруча, — откашлялся Мэллин, старательно отводя глаза. — Я предполагал, что ты согласишься. Можешь казнить меня, но вот тебе…

В руке, вытянутой к Мидиру, поблескивал ободок. Тонкая вязь серебра, три металлических звезды в центре, восемь черных гранатов по окружности. Черный свет любви, что иногда сильнее магии, судьбы и смерти. Доказательство для дома Волка и всего Благого двора: Этайн — королева Мидира. Оберег и защита от всех враждебных ей сил.

— Откуда он у тебя? — Мидир не мог отвести глаз, не мог остановить воспоминания, не мог даже рыкнуть на брата.

Родители — прекрасные, счастливые и очень любящие — словно прошли по темной галерее.

Прошли и пропали.

— Я… — Мэллин чуть ли не первый раз в жизни показался Мидиру смущенным. — Я украл его! — брат вздернул подбородок. — Эта жмотина! Твой казначей! Сказал: только посмотреть! Мне! И только посмотреть!

Мидир понимал как возмущение брата, так и настойчивость казначея. А вот смущение Мэллина было непонятно.

— Можно подумать, ты никогда не крал! — резче, чем хотелось бы, произнес он, припоминая особо шумные выкрутасы младшего в Верхнем.

— Не у тебя же, — очень тихо произнес брат. Поджал дрогнувшие губы, потом все же договорил: — У тебя — никогда!

Брать ободок в руки показалось Мидиру кощунством, а Этайн очень не хватало участия родни в жизни их новой семьи. И Мэллин заслужил награду.

— Отдай его сам, — произнес Мидир.

— Я?! — Мэллин ошарашенно подался чуть назад, а потом озорно заблестел глазами. — Хотя ты прав, прав, братец! Надо отдать… может, еще и поцеловать? Впрочем, казначей этому не обраду…

Мидир не удержался и отвесил-таки брату подзатыльник.

— Ты меня понял, — понаблюдал, как гаснет озорство в серо-светлых глазах и добавил: — Но если очень хочется, можешь и поцеловать. Только казначея!

Мэллин прыснул смехом, и блеск, вернувшийся в его глаза, несказанно обрадовал Мидира.

— Обруч — сокровище нашего рода. А ты — последний в нем, раз Джаред упрямится вот уже сто лет… Этайн!

Та, кормившая с ладони светящихся птиц, вскинулась, рассыпала остатки крошек и легкими шагами прошла-пролетела до волчьего короля.

— Осторожнее с ними. Эти птицы злобные, питаются магией, — выговорил Мидир. — И вполне могут ущипнуть.

— Я не заметила. Может, они злобные, потому что их давно не кормили?

Мэллин фыркнул, а затем опустился на колено перед ошеломленной Этайн — и проделал это весьма грациозно.

— Прими этот обруч, человечка, моя королева и жена моего брата! Его сделал наш отец для нашей матери — с любовью, чтобы защитить ее этой любовью от самой сильной угрозы.

Глаза брата посветлели, потеряв ироничный блеск. Этайн взяла обруч очень осторожно, вздохнула и надела на голову.

— Думаю, Синни ты бы понравилась, моя прекрасная, — прошептал Мидир.

— Ты так скоро переберешь все ласкательные, — произнес Мэллин в пространство. — И что будешь делать, когда они закончатся?

— Займу у тебя! — парировал Мидир.

— Есть пять чудесных букв, — произнес Мэллин, отведя взгляд от Этайн, — повторяй за мной: мо гр… Ладно, не буду, не буду!

Шепнул мыслесловом:

— Ничего не замечаешь?

Недавнее видение родителей вновь встало перед глазами.

— Нет! Ты и не видел ее толком! Тебе трех лет не было, когда она!.. — дыхание перехватило, и Мидир не закончил фразу.

— Но помню, — мотнул головой брат. — Помню! А с этим ободком!.. Ну Мидир, ты любитель отрицать очевидное, но…

— А я думала, этот ободок от еще одного лепрекона, что стережет клад под радугой, — тихо произнесла Этайн.

— От еще одного? — удивился Мэллин. — А! Так вы искали клад! Человечка не побоялась испачкать ручки?

— Я?! — поперхнулась Этайн. — Да я!.. Я конюшню чистила! Я коров доила!

— Доила коров? — нарочито ошеломленно переспросил брат.

— Ну что, что в этом такого?

— Ты любишь дергать животных за соски…

— Мэллин! — вырвалось у Мидира.

— Нет, просто не всем в доме Волка это может прийтись по нраву, мой король. Чтобы опробовать на себе возможный вред, я даже могу превратиться в корову, — Мэллин округлил глаза, прижимая руку к груди.

— Мне казалось, порядочные волки в коров не обращаются! — захлебывалась смехом Этайн.

— Где ты тут видишь порядочного волка?

— Еще чего! Я непорядочный и горжусь этим! — надул щеки брат.

— Мидир! Мэллин! — Этайн, перестав смеяться, поклонилась. — Благодарю вас от души за обруч вашей матери! Жаль, что наше знакомство невозможно. Я уверена, память о ней дорога вам обоим.

— Для нашего короля ты тоже дорога, — выдал Мэллин. — Я перевожу, он всегда плохо владел языком.

— Мы уже почти опоздали в сп… в другое место, — раздул ноздри Мидир.

— Да-да, все опаздываете и опаздываете. — Мэллин поднял руку и пошевелил пальцами на прощание.

Волчий король, подхватив улыбающуюся Этайн под руку, повел ее в покои.

Обруч на ней смотрелся настоящей короной. И Мэллин был прав: чем-то неуловимо, как тень, призрак или мираж, но Этайн в этом обруче напомнила ему Синни.

========== Глава 19. Вересковая песня и братский вой ==========

За окнами Черного замка с новой яростью принялась бушевать гроза. Отдаленные, постепенно приближающиеся раскаты приносили с собой непрошеные воспоминания о смутных, темных временах изменения мира. Мидир не желал беспокоить Этайн, не хотел рассказывать про бытность свою старым богом, тем самым, одним из троих, черным, но и заснуть не мог. Этайн дремала тревожно, словно чувствуя его непокой, и Мидир, утишив ее кошмары, счел за лучшее встать и пройтись по галерее.