О любви

– А что рассказывать? Ничего интересного. Из предков я знал только деда и...
– здесь он запнулся, а потом с трудом выдавил: - ...и мать.

Дарилла заинтересованно подалась вперёд. Вот чувствовала она, что все проблемы Низкана в отношениях с женщинами из-за матери.

– А папка твой где был?
– Ерха даже удосужился перейти на давриданский.

– Не знаю, - Низкан пожал плечами.
– Моя мать была из жриц, - он произнёс это так, словно это всё объясняло.

На лицах нагов действительно появилось понимание, а Риалаш пояснил для Дариллы:

– У гетекариев те, кто хочет стать жрецом или жрицей, должны сперва родить ребёнка. Для этого они покидают общину и ищут сильных родителей для своего будущего потомства.

– Даже легенда ходит, что от гетекария может понести и бесплодная женщина, а гетекарийки - зачать даже от немощного мужчины, - добавил Доаш.
– Плодовитые очень.

– Враки, - Низкан поморщился.
– Дело не в плодовитости. Просто все, ищущие жреческого сана, перед странствием проходят один обряд. Благодаря нему мужское семя становилось невероятно жизнеспособным, «прорастающим даже в самой неблагодатной почве», а чрево женщины могло «взрастить даже мёртвое семя». Это нам так учитель рассказывал. Он говорил, что этот обряд способен справиться и с бесплодием, и с зельем, защищающим от зачатия. Хотя на самом деле с подобными препятствиями обряд был способен справиться далеко не всегда, - помолчав, Низкан добавил: - Моя мать как-то сказала, что ей пришлось познать пятерых мужчин, чтобы родить меня. И только насчёт первых двух она с уверенностью могла сказать, что ни один из них не является моим отцом.

У Дариллы озноб прошёл по коже. Пятерых мужчин... Она тут укоряет себя из-за ночи с любимым мужчиной, а кто-то ведёт себя как куртизанка, чтобы родить ребёнка.

– Но меня в принципе никогда особо не интересовал мой отец, - тон Низкана не позволил заподозрить его в лукавстве.
– Меня воспитывал дед. Он был из презренных.

– Презренных?
– Доаш с недоумением нахмурил брови.

– Это те, кто отказался проходить ритуал обретения дара, - объяснил бывший вольный.
– Несмотря на этот статус, мой дед пользовался большим авторитетом: он был очень хорошим лекарем, и у него лечилась вся община. Моя мать была его единственным ребёнком, и ей всегда хотелось, чтобы к ней относились лучше, а не как к дочери презренного. Поэтому в десять лет она добровольно прошла ритуал обретения дара, а потом вознамерилась стать жрицей и отправилась в странствие, откуда вернулась уже тяжёлой.

Низкан на некоторое время умолк. Брови его были мучительно сведены на переносице. Видимо, ему было очень неприятно вспоминать те времена.

– После рождения меня сразу забрал к себе дед. Матери было не до меня. Так что единственным родителем для меня был, по сути, он. От него я перенял убеждение, что дар мне совсем не нужен. Я мечтал, что вырасту и совсем покину общину. Мне было десять, когда дед умер. Перед смертью он стребовал с моей матери обещание, что она ни за что не проведёт надо мной ритуал обретения дара.

Желваки мужчины напряглись, а глаза презрительно прищурились.

– Она держала это обещание целых пять лет. Дед всё же имел большое влияние, и она опасалась его даже после его смерти. Но потом у неё появилась возможность стать главной жрицей. И тут возникло препятствие: у главной жрицы не может быть сына из презренных. В одну из ночей меня просто притащили в храм и обманом выудили из меня согласие принять дар.

В этот раз молчание Низкана длилось куда дольше, и никто не смел его торопить. Бывший вольный вспоминал лицо своей матери, очень красивой женщины с синими невидящими глазами и русыми волосами. Она сжимала его лицо в своих холодных ладонях и шептала:

«Просто скажи «да». Я только сделаю вид, что провожу обряд. Ты же помнишь, я обещала твоему деду, что никогда не позволю этому произойти с тобой. Сейчас просто скажи «да»».

И он, пятнадцатилетний мальчишка, доверился ей. Он ей действительно верил. Он не представлял, как можно нарушить клятву, данную почти всемогущему деду. Накрывшая его тьма стала неожиданностью. Низкан помнил, что кричал: «Ты обещала! Обещала!». А мать лишь холодно велела запереть его в одном из залов храма и подождать, пока он успокоится.

Низкан сам не знал, как он смог выбраться оттуда. Он ничего не видел и не умел пользоваться даром. Он просто тыкался вокруг как слепой котёнок и порой ему казалось, что сами стены перед ним расступаются. Через некоторое время мальчик понял, что находится на улице, и просто побрёл вперёд. Как ему удалось выйти из общины, он тоже до сих пор не понимал.

На дороге его подобрал горшечник и довёз до ближайшего поселения. Там Низкан вошёл в первый попавшийся дом и начал просить о помощи. Но никто не отзывался. Разбросав свечи, мальчик почувствовал знакомый запах благовоний и, испугавшись, что вернулся в храм Гетекария, выскочил наружу.

Тряхнув головой, мужчина выбросил эти неприятные воспоминания и продолжил своё повествование:

– Я смог сбежать из общины и затеряться в ближайшем городе. Там некоторое время я отирался вместе с местными оборванцами, а потом прибился к одному жулику и начал ездить с ним по другим городам. К тому времени я уже научился пользоваться своим даром. Затем жулика убили вольные южного Эреста, а я примкнул уже к ним. Вот и всё.

Все, даже Риалаш, почувствовали себя неловко. Дарилла с жалостью смотрела на бывшего вольного, но утешать его опасалась: вряд ли он оценит. А вот малыш Дар, ощущая плохое настроение хозяина, от всей своей маленькой души нализывал Низкану руки и жалостливо урчал.

Только вот Миссэ почему-то обеспокоенно хмурился.

– Ты чего?
– полюбопытствовал брат.

– Да...
– мужчина досадливо поморщился.
– Вспомнил ту гетекарийку. И теперь думаю: а нет ли у меня где-нибудь ребятёнка?

Доаш хохотнул и хлопнул брата по плечу. Тот недовольно на него посмотрел.

– Так, может, Низкан и есть?
– Доаш опять расхохотался, довольный своей шуткой.
– По возрасту подходит.

Бывший вольный поморщился: ему это предположение совсем не понравилось. Да и вообще шутка никому смешной не показалась. Даже Ерха посмотрел на веселящегося нага с укором.

А вот Миссэ взглянул на Низкана с неожиданным интересом.

– Слушай, а у твоей матери такие же синие глаза?
– осторожно спросил он.

– Синий цвет - самый распространённый среди гетекариев, - недовольно буркнул Низкан.
– Хватит маяться дурью! Не мой ты отец!

Но это Миссэ не успокоило. Выглядел он очень озабоченным и даже взволнованным. Доаш перестал веселиться и смущённо посмотрел на брата.

– Да ладно тебе! Я же пошутил, - протянул он.

– Но я спал с гетекарийкой, - раздражённо ответил Миссэ.
– Ты представь, что у меня где-то растёт ребёнок. Или...
– он опять посмотрел на Низкана, - ...или уже вырос.

– Да какие дети с противозачаточным зельем!
– Доаш возмущённо посмотрел на него.

– Ты слышал, что Низкан сказал? Обряд позволяет обойти даже это препятствие.

– В очень редких случаях!
– с негодованием напомнил Доаш, уже сожалеющий, что вообще открыл рот.

– Я мог стать этим редким случаем, - упорствовал Миссэ.

– Да он на тебя даже не похож!
– Доаш махнул рукой на раздражённого Низкана.

Миссэ посмотрел на бывшего вольного и угрюмо насупился. Дарилла согласилась с Доашем: между Миссэ и Низканом действительно было сложно найти что-то общее. Но ребёнок же может быть похож и на мать.