Очень странные миры

Оказывается, он еще помнил запах Старой Базы.

«Хорошо: вот я снова здесь. Скрывается ли в том некий смысл? Что это – завершение какого-то этапа в моей жизни или начало нового цикла? Полагается ли мне с помпой отпраздновать это событие? Или, наоборот, тихонько сесть где-нибудь в уголке, прямо на пол, и поразмыслить над свершившимся?» Он задумчиво поскреб подбородок. «Вот бы залучить сюда Рашиду и Стаса. Тем более что Стас, как мне известно, сильно пошел на поправку… Уж втроем-то мы решили бы, как следует отнестись к тому ошеломляющему обстоятельству, что я снова должен буду отправиться в дальнее путешествие со Старой Базы. Но что во сто крат удивительнее: среди реалий этого путешествия опять фигурируют и „гиппогриф“, бортовой индекс „пятьсот-пятьсот“, и его загадочный груз… И, вполне возможно, мы сделали бы это за столиком в ресторане „Ангел-Эхо“… буде здесь сохранился еще ресторан с таким названием.

Слабый померанца аромат. Где?.. Когда?.. В каких полях, кукушка, Слышал я твой перелетный крик? [1]

Не так чтобы совсем уж к месту… и эту горелую вонь трудно назвать ароматом… но мое душевное состояние подмечено довольно верно. И сейчас я желал бы произнести вслух эти строки или какие-то иные, приличествующие моменту, возвышенные слова».

Едва только он открыл рот, чтобы разрушить наконец тягостную тишину, как за изгибом коридора впереди, нарастая с каждым мгновением, возникло эхо энергичных шагов.

1

Мацуо Басё (1644-1694). Перевод с японского В. Марковой.

– …задница! – грянуло из полумрака.

Кто-то глумливо загоготал, окончательно сводя на нет величие момента.

Вначале, оживленно переговариваясь на ходу, появилась неразлучная парочка – Белоцветов и Мадон, блондин и брюнет, большой и маленький, веселый и желчный, воплощенные единство и борьба противоположностей – инженеры с «Тавискарона».

Затем неспешно обрисовался огромный, невозмутимый и самодостаточный, как египетский сфинкс, второй навигатор Ян Брандт – его нижняя челюсть совершала размеренные жевательные движения в одном наперед заданном ритме.

Все они уже встречались на Земле, при оформлении фрахта.

Замыкал шествие лично мастер, он же командор, он же первый навигатор, един в трех лицах, блистательный Элмер Э. Татор. Смуглое широкоскулое лицо, как всегда, непроницаемо, черные глаза, как всегда, зорко прищурены, а длинные волосы по-походному сколоты на затылке в пучок.

Вся команда была строго, по-походному облачена в летные костюмы, где главными элементами были форменная серая куртка с эмблемой Корпуса Астронавтов на груди, также темно-синяя фуфайка с дугообразной шитой надписью «Тавискарон» и какой-то смеющейся демонической рожей. Впрочем, второй навигатор Брандт свою куртку нес небрежно перекинутой через мощное, как карниз готического храма, плечо.

– Мы уже начали волноваться, – объявил Татор, протягивая обе руки Кратову навстречу. – Все пассажиры «челнока» давно прошли, а тебя нет и нет.

– Пиво закипает, – прибавил Белоцветов, жизнерадостно скалясь. – Весь день вас ждем. Ведь вы, кажется, любите светлое?

– Я не слишком торопился, – признался Кратов. – Можно считать, оттягивал удовольствие.

– Ну и что за удовольствие застрять, пусть даже на время, в этой старой консервной банке? – удивился Мадон.

– Дело в том, что я не был здесь двадцать лет… – начал было Кратов, но остановился. В конце концов, эти молодые, здоровые парни могли еще и не знать, что такое ностальгия по прошлому. Уж он-то, с высоты своих лет… Впрочем, четыре десятка с хвостиком – срок тоже довольно-таки детский. Взять хотя бы того же Григория Матвеевича Энграфа с его сотней или, не к ночи будь помянут, Дитриха Гросса с его двумя – вот уж кому есть о чем вспоминать и о чем тосковать! И все же, и все же…

Татор пожал плечами.

– Двадцать лет? – переспросил он. – Хм… Это удивительно. Мне кажется, я полжизни провел среди подобной архаики. Разумеется, я утрирую, и вы все это понимаете, – Мадон и Белоцветов как-то уж чересчур слаженно закивали, – но я не слишком удаляюсь от истины. По крайней мере, последние десять рейсов я определенно начинал от западного шлюза. Ты полагаешь, здесь что-то могло сильно измениться?

«Пожалуй, я ни с кем не стану обсуждать свои мысли о цикличности бытия», – подумал Кратов.

– Однако же, Кон-стан-тин, – продолжал Татор, – я не припомню, чтобы с той же частотой посещал иные места на орбите Земли. Возьмем, к примеру, «Магеллан». Там я не бывал лет десять. И что мне там делать? У меня грузовик, а не прогулочная яхта, не так ли? – Инженеры снова закивали, в то время как Брандт, слегка отвернувшись, выдувал из своей жвачки какой-то особенный рогатый пузырь и, казалось, целиком был поглощен этим занятием. – Иное дело «Марко Поло», там всегда рады моему «ламантину», и никто не станет воротить нос от его пробоин и утечек. Мы, звездоходы, вращаемся в своих кругах, если тебе не покажется чересчур выспренной такая фигура речи…

«Ну вот, и ты, Брут, о том же, о кругах», – про себя усмехнулся Кратов.

3

– Добро пожаловать на борт!

Кратов, не отвечая, помаячил ладонью перед собой. Перепонка люка с легким хлопком растаяла, обнажая шлюзовую камеру корабля. Татор первым вошел внутрь. Лицо его, обычно невозмутимое, было исполнено гордости, словно он предъявлял гостю своего ребенка-вундеркинда. В глазах его читалось: «А?! Каково?! Что я говорил?» Издавая удовлетворенные междометия, Кратов ступил в овальную трубу главного коридора. Коридор был как коридор: звукоизоляционные панели, приборные щитки, несколько дверей, одна из которых оказалась открыта (Татор проворно кинулся вперед и тут же притворил ее, дабы не разрушать гармонию). Однако же Кратов покивал с самым значительным видом, на какой был только способен, в очередной раз одобрительно хмыкнул и зачем-то провел пальцем по ближайшей стене.

– Это и есть знаменитый «ламантин»? – спросил он строгим голосом.

– Да, – произнес Татор, лучась от удовольствия. – Десантно-исследовательский транспорт класса «ламантин-тахион». Четыре грузовых отсека…

– Очень хорошо, – сказал Кратов, – что именно четыре. Не больше и не меньше. Все, как ты и обещал.

– Я назвал его «Тавискарон», – продолжал Татор, – по имени индейского божества холода и мрака. Между тем…

– Да, я вижу, – важно кивнул Кратов. – Здесь тепло, и прекрасное освещение.

За его спиной раздалось трудно сдерживаемое грюканье. Татор тотчас же проворно обернулся и окинул свиту стальным взором, но физиономии инженеров выглядели вполне невинно.

Перед самым входом на командный пост Татор вдруг изменился в лице и сделал такое движение, словно попытался прикрыть Кратова своим телом.

– Кон-стан-тин, – сказал он. – Э-э… гм… позволь, я войду первым.

– Фига с два! – с наслаждением сказал Кратов. – Я хочу видеть, что за ужасные следы преступления ты там скрываешь.

– Это не следы преступления, – мрачно произнес Татор. – Тоже мне проблема – какие-то там россыпи кокаина, пара-тройка трупов, лужа крови в неподобающем месте… это легко устраняется. Но здесь все намного хуже.

На командном посту негромко, но достаточно, чтобы заглушить любые посторонние шумы, звучала музыка – кажется, то была «Феерическая симфония до-диез» Витторио Деллафемина. Третий навигатор Феликс Грин сидел в штурманском кресле, закинув ноги в полосатых носках на панель управления и дирижируя невидимым оркестром при помощи зажатой в руке банки, на которой была нарисована самого беспутного вида корова. К вящему нарушению дресс-кода, он был в клетчатых шортах и белой майке. Грин был настолько поглощен своим непочтенным занятием, что даже не услышал, как открылась дверь.