Очерк о родном крае

– Наш человек!

Чуйков пропал, только голос его не переставал звучать: бу... бу-бу... бу-бу-бу! Марек улавливал интонации, но не понимал ни слова. Потом оказалось, что это говорил Диверс, а студент, путаясь, переводил, и два словесных потока схлестывались, отдавая в мозг пеной из приставок и окончаний.

– А ну-ка, ну-ка, журналист...

Повинуясь неведомой силе, Марек встал и пошел. В общем, как на сеансе у целителя. Ноги сами. Случилось чудо!

– Ауфвидерзеен!
– сказал он Диверсу почему-то.

Волосатый студент перевел. Полиглот оказался. Или просто слышал где-то. Ох, может еще собственных Платонов и этих... быстрых...

Коридор окончился лестницей, Марека прижало к перилам и потащило вниз.

– Руки, господин журналист.

Министр интеграции и развития обнаружился слева, требовательно дернул за рукав плаща, перила пришлось отпустить. Марек пожаловался ему что весь, весь измазался, а плащ, извините, не абы что, а 'Армани'. Говорит что-либо господину министру слово 'Армани'? А как насчет семечек?

Внизу его, рассыпающего как жуков семена подсолнечника из кармана, подхватил шофер. Витя? Вова? Миша? Марек улыбнулся знакомому лицу.

– Здесь удивительно хорошо, - сказал он, перебирая ногами за водителем.
– Воздух! Чувствуете, как пахнет?

У автомобиля ему сделалось полегче, вдох-выдох, сумка поймалась за ремень - кажется, не потерял.

– Анатолий Карлович...

– Да.

– А вы с кем интегрируетесь?

– Ты садись, - сказал Чуйков.

– Просто интересно.

Марек свалился на заднее сиденье, и небо сменилось бежевым потолком салона. Поймав за отворот плаща, его привели в вертикальное положение.

– Как вам завод?

– А-а, завод. Замечательно!
– кивнул Марек.
– Водка 'Соловушка'!

'Тойота', описав широкий круг, устремилась к выезду, и Марек едва не повалился снова. Сумка врезалась в бок.

– К миротворцам поедем?
– обернулся Чуйков.

– Обязательно! Я же должен про них написать! К-какие они... к-какие они б-богатыри. С этими с-с-с... со сканерами.

Язык заплетался.

– Вова... э-э, Митя, открой-ка окошко журналисту.

Стекло задней дверцы со стороны водителя поползло вниз, и Марек, как жаждущий к колодцу, подтянул себя к тугому напору влажного воздуха. Сделалось удивительно хорошо, правда, от тряски стало слегка подташнивать.

– Ты не блевани здесь, журналист, - сказал Чуйков, словно уловив позывы Марекова желудка.
– Машина государственная.

– Я понял, - выдавил Марек.

Несколько секунд министр изучал его лицо, потом скривился:

– Позеленел весь. Пить не умеешь, - он повернулся к водителю.
– Давай по большому кругу, где асфальт новый, может, оклемается чутка. Еще и город посмотрит.

– Понял, - кивнул Митя.

Марек хватал воздух ртом.

И завод, и пустырь отвалились назад. На мгновение открылся изгиб реки, но тут же спрятался за березами да осинами, а дальше потянулась складская площадка, рыжая от песка и коры, полная штабелей из бревен. Потом замелькали домики окраины, одноэтажные, просевшие, с шиферными крышами, с огородами и теплицами на положенных сотках. За домиками вырос забор, высокий, из жестяных листов и бетонных столбов, с колючей проволокой поверху. Что хранилось внутри, понять было невозможно. Щит с пояснениями пропал с глаз слишком быстро. Тянулся забор чуть ли не с километр.

– А это что?
– спросил Марек.

– Частная собственность, - сказал Чуйков.
– Землю купила одна английская компания. Вроде бы под жилищное строительство.

– Насовсем?

– Ну, это было одним из условий нашего кредитования и вообще жизнеспособности республики. Демократические преобразования, демилитаризация, миротворцы и частная собственность на землю. И я скажу, это очень, очень правильно.

– Здесь раньше улица была, - выдохнул Марек.
– Я помню. Улица Карла Маркса.

Министр интеграции и развития толкнул кулаком водителя в плечо.

– Слышишь? Помнит! Я уж и забыл, что было такое чудо. Года три назад всех переселили. Клоповник тот еще был.

– Куда переселили?

– Куда смогли. Кого в общежития, кого в теплоход 'Саратов', кого в бараки за Южной. Существует и программа, уже десять семей в новые квартиры переехали.

– Там был магазин 'Молоко', и по выходным в бочке квас продавали, - сказал Марек.

– Это когда было-то!

– Давно, в детстве.

Чуйков присвистнул.

– Мил человек, ты б еще до революции вспомнил!

– Все равно жалко.

– Ничего, - сказал министр, - сейчас новым кварталом проедем, тебе понравится. Свои гаражи, свой супермаркет, шопы, охрана из бывших спецназовцев. Я тебе скажу, многие из правительства присматриваются, не купить ли себе в нем апартаменты.

– Куда смотреть?

– Вправо.

Марек с готовностью повернул голову.

Новый квартал оказался похож на заставку фильмов студии 'Дисней'. Нагромождение башенок, шпили, зубцы, и все это - за крепостной стеной. Во всяком случае, было очень похоже. Флажка не хватало.

Квартал так и проплыл - сказочной марью, миражом, разноэтажными, тесно прилепившимися друг к другу зданиями, в слепящих бликах зеркальных окон и шишечках округло стриженных деревьев.

За бетонным желобом, похожим на замаскированный крепостной ров, потянулись обычные дома в два этажа, три подъезда, двенадцать квартир.

– Ну как?
– спросил министр.

– Крепость на случай осады, - сказал Марек.

Чуйков кивнул.

– Там и бомбоубежище есть.

– От кого?

– От всех. От Москвы. Москва-то на любую самостоятельность косо смотрит. Весь север до Архангельска подмяла. Того и гляди на нас двинет. Если, конечно, с туляками и рязанцами договорится.

Марек выдернул из-под себя полу плаща и откинулся на спинку сиденья. 'Тойота' выехала на западную окраину города и покатила мимо пустых, разграниченных сеткой участков.

– Я думал, НАТО выступает гарантом...

– Выступает. Но это Москва, журналист, имперские замашки. Кто их поймет? Был же наверняка в Москве?

– Был.

– И я был. Там уже второй год - все! Восстать и сиять. Труп, не труп, вперед к былому величию. Молоко по талонам, но танки под Тверью, а на очереди Калуга и Брянск.