Очерк о родном крае
Шрифт:
Пристли кивнул.
– Cheers!
– О'кей!
Они выпили, и Марек был благодарен им за то, что его стопка осталась пуста.
– О чем мы?
– спросил его полковник.
Марек сфокусировал взгляд на его подбородке.
– О ваших страхах, сэр.
Пристли кивнул.
– Да, именно о них. Мы вроде бы контролируем ситуацию, да? Около тысячи человек личного состава на двух базах. Здесь и... э-э, не важно, рядом, дурацкое труднопроизносимое название. Дежурное авиазвено Ф-16 на местном аэродроме. Спутники. Беспилотники. До двух рот усиления выдвинутся к нам в течение двух часов
– Страшно ли вам?
– покладисто спросил Марек.
Полковник посмотрел куда-то поверх его головы.
– До усрачки, - сказал он, наполнив шот на два пальца, и залпом проглотил виски.
– Здесь есть что-то в воздухе.
Марек вздрогнул.
– Что?
– Воздух, - сказал полковник.
– Я не зря сказал про колонии. Какой бы привлекательной и миролюбивой не казалась внешняя среда за стенками, ее опасность чувствуется сразу. Если ты, конечно, не болван и не тупица. Это въедается в кожу и в мочевой пузырь, натягивает в тебе струну, которая начинает дрожать в животе, словно кто-то теребит ее неуклюжими пальцами. Дынн-дынн. Ничего такого за собой не замечал?
– Нет, - сказал Марек.
– Это значит, что ты здесь недавно. Я угадал?
– Я, собственно, сегодня...
Пристли расхохотался.
– Сегодня! Парень, тебе еще предстоит почуять это!
Чуйков с недоумением посмотрел на него, не услышав в моем голосе шутки. Полковник подлил ему виски, и тот механически выпил.
– Господи, - выдохнул он, - последнее время я все чаще твержу себе, что надо к дьяволу просить перевода. Но я же болван твердолобый! Все время не соглашаюсь с самим собой!
– Он наставил на меня палец.
– Только попробуй написать в своей газетке о раздвоении личности, журналист.
– Нет, сэр, не буду.
– Я чувствую себя здесь даже не чужим. Отсрочено мертвым. Ты знаешь, парень, что русские побеждали всех, кто приходил к ним с оружием?
– Что там про русских?
– зашевелился Чуйков, услышав знакомое слово.
До этого он неподвижно сидел, уперевшись взглядом в каплю виски на дне стопки, то ли в дреме, то ли в глубоких раздумьях, но вдруг ожил, словно робот-пылесос от вербальной команды.
– Полковнику здесь не нравится, - сказал Марек.
– Флойд!
– огорчился Чуйков.
– Как же так?
– I'm fine, - сказал полковник.
– Корошо. Виски?
Министр мотнул головой.
– Не хочу.
Пристли, привстав, потрепал Чуйкова по плечу и сел обратно.
– Я жду восстания, - сказал он, уставившись на Марека совершенно трезвыми глазами.
– Я жду восстания со дня на день. Жду уже полтора года, и это ожидание похоже на резь в животе. Как будто сидишь на унитазе и никуда не можешь дернуться, потому что резь только этого и ждет.
– Я был в городе и ничего такого не заметил, - сказал Марек.
Полковник подвигал челюстью.
– Это страна партизан. Страна смертников. Страна скрытой, копящейся ненависти. Как только мы перейдем некую грань... Бах!
Он хлопнул ладонью по столу. Звук получился резкий, неожиданный. Марек едва не подпрыгнул.
– Ты удивишься, откуда что возьмется.
Ножи, топоры, духовые ружья. Только отвернешься, и они вцепятся в затылок. Ты никогда не узнаешь, что у них на уме...– Я слышал, здесь есть тюрьма, - сказал Марек.
Пристли усмехнулся.
– Как бы есть и как бы нет. Это же не журналистское расследование?
– Один из ваших подчиненных обмолвился, сэр.
– Ублюдки, которыми мне приходится командовать, не умеют следить за языком. Я уже говорил про два взвода?
– Марек кивнул, и полковник продолжил: - А остальным я не доверил бы держать и рулон туалетной бумаги! Украинцы, болгары, какие-то чокнутые литовцы, латыши... Из какой задницы мира их выскребли? Этот сброд почему-то считает себя вершиной человеческой эволюции. Высокомерный рукожопый сброд. Ни дня не проходит, чтобы они не говорили в казармах о великой Болгарии, великой Украине или великой и ужасной - от моря до моря - Латвии. Пф-ф!
Надув щеки, он фыркнул.
– За русскими еще можно признать величие. За этими же...
– Но тюрьма-то есть?
– напомнил Марек.
– Какой ты въедливый! Ну, хорошо, между нами - есть. Легче тебе от этого? Я тебе могу сказать, те, кто там сидят, они этого заслуживают.
– И это по закону?
Полковник упер в Марека тяжелый взгляд.
– Ты мне еще про Гуантанамо скажи! Европейские вы чистоплюи. Моя задача состоит в том, чтобы здесь было тихо и спокойно, и я буду добиваться этого теми способами, которыми посчитаю нужным. Даже дохнуть здесь должны тихо и спокойно, понял? И не тебе меня учить, сынок!
– Я, собственно...
– начал Марек, краснея.
– Свободен, рядовой, - перебил его Пристли.
– Анатоли!
– Да?
– вскинулся министр интеграции и развития.
– F...ck off, Anatoli, - полковник мотнул головой на дверь.
– Go home. Get out. О, на дорош-шку.
Он разлил виски по стопкам. Чуйков поднялся.
– Ну, если так, то да, пойдем мы.
Он качнулся, выпил и, крякнув, тяжело шагнул из кабинета.
Марек вышел следом. Свой шот он оставил не тронутым. Его и без добавки нечувствительно оббило о косяки.
Сумка где? Ага, сумка при нем.
– Чего это Флойд?
– спросил Чуйков.
– Не знаю, сам себе противоречит, - ответил Марек.
– Страшно ему.
– Ему-то? А нам?
Выйдя из здания они сразу попали в драку. Давешний пехотинец с трезубцем на виске в клинче сошелся с водителем Митей. У Мити заплыл правый глаз и был порван ворот. Натовец хлюпал разбитым носом. Кровь косым мазком стыла на щеке.
Несколько 'касок' активно болели у ворот.
– Эй, хорош, хорош!
– Чуйков ринулся с крыльца разнимать драчунов.
– Вова, ты вообще! Брэк!
Мите он упер пятерню в грудь, одновременно отстраняя натовца локтем другой руки.
– Анатолий Карлович!
Митя тяжело дышал и не понимал, почему его останавливают. Наблюдающие за поединком 'каски' недовольно засвистели.
– Все, закончили.
Чуйков втиснулся между своим водителем и пехотинцем и подтолкнул Митю к 'тойоте'.
– Не закончили, - прошипел 'трезубец'.
– Давай-давай, выйди в город, - сказал Митя, сплевывая тягучую слюну.
– Ты тоже ходи, оглядываясь.