Очерк о родном крае

Ворчало также.

То тише, то сильнее, с перекатами из одного края неба в другой.

Марек выбрался из квартиры в синеву вечера - его что-то все больше тянуло на открытые пространства. Он мельком подумал, что это не опасность остаться под завалами в случае бомбежки и не отсутствие возможности бежать, если случится повторная облава. Просто дышалось лучше, свободней, общность чувствовалась.

Дина вышла вместе с ним.

Какое-то время они слушали доносящиеся с севера раскатистые звуки. Кто-то подошел к ним еще, прикурил и рассказал, что это 'гиацинты'. Сто пятьдесят два миллиметра. Дальность - тридцать километров. Грозное оружие. Долбит, конечно, осколочно-фугасными, в основном, но может и ядерным долбануть.

Электричества не было. Закат над крышами подкрашивал небо.

– А это 'Ноны', - сказал собеседник, расслышав в рокоте изменившуюся тональность.

– Думаете, наступают?
– спросил Марек.

– А куда денутся? Неделя, и здесь будут, если не быстрее. Укрепленных позиций после Новомосковска у НАТО, считай, и нет.

– Скорее бы!
– выдохнула Дина.

– Это да, - вздохнул собеседник, затушил сигаретку и исчез также бесшумно, как и появился.

– Хорошо грохочет, - сказал Марек.

– А я вот думаю, - произнесла Дина, - как далеко мы пойдем. В сорок пятом остановились, а теперь приходится отбиваться по новому. Нельзя останавливаться, надо их всех под корень, как они, методично.

– И чем мы будем от них отличаться?
– спросил Марек.

– Справедливостью, - сказала Дина.
– Они должны ответить за все. Это справедливо. Если все они умрут, это тоже будет справедливо. То, что они несли нам, они же сами и должны полной мерой испытать на себе.

– Даже женщины и дети?

Дина резко повернулась к нему.

– А ты считаешь, что их вины нет?

– Но они же... Они тут не причем.

– Потому что это было бы справедливо!
– выкрикнула Дина.
– Сколько убито здесь? А под Вязьмой? А в Орле и на Балтике? По всей России? Эти люди были при чем? Расстрелянные, замученные. Эти люди в чем провинились? Андрей - в чем? А эти, типа невинные... жрут на крови и веселятся на крови. Пикники, подгузники... В их мире ничего страшного, кроме детской сыпи, не происходит! Страдаем-то мы! И умираем мы! Нет их вины? Есть! Она огромна! И этот страх, что мы придем и спросим за все, передается им из поколения в поколение. Они знают свою вину!

Марек сгорбился.

– В сущности, ты права, - признал он.
– Только у нас не получится.

– Почему?
– спросила Дина.

– Пожалеем.

– У меня к ним жалости нет, - сказала Дина, как отрезала.

– Это сейчас, - шепотом, чтобы она не слышала, озвучил Марек.

Свиблов появился тем же вечером, ближе к ночи. Посветил фонариком в окно, когда они пили холодный чай на кухне, позвал Марека на улицу.

Марек вышел, они быстро поздоровались. Канонада, кажется, стихла. Небо было чистое, звездное.

– Рад, что вас не взяли, - сказал Свиблов.

Они отошли подальше от окон, поближе к темно-синему или темно-фиолетовому 'пассату', который, видимо, служил Александру Михайловичу разъездным транспортом.

– Канонаду слышали?
– спросил Марек.

Свиблов кивнул. Лицо у него было усталым, мятым. Глаза запали.

– Да, по этому поводу я как раз здесь.

– А вы выедете?

– Не беспокойтесь, есть пути. Тем более, это в некотором смысле полицейское авто. Пропустят. Ситуация такая: вы еще не передумали насчет своего участия в боевой группе?

– Нет.

– Тогда на рассвете ждите Диму.

– Понятно.

Свиблов щелкнул зажигалкой.

– Есть информация, - сказал он, - что НАТО послезавтра или чуть позже оставит город и область, оттянет части к югу, к Воронежу, возможно, к Белгороду. Там большая база снабжения. А до эвакуации эти уроды хотят устроить здесь резню.

Марек почувствовал, как похолодел затылок.

– Вы серьезно?

– Да. Расстреляют всех, что взяли сегодня. Возможно, взорвут школу. Что еще? Гранаты в толпу. Снайпер на высотном здании. 'Леопарды' из Рогожино пойдут прикрытием, будут, думаю, бить по городу и сеять панику.

– Зачем?

Свиблов усмехнулся.

– Это интересный вопрос. Он лежит в плоскости того, что движет людьми. Почему один человек считает возможным убить другого?

– И почему?

– Потому что он считает себя в праве решать его судьбу, - ответил Свиблов.
– Потому что он считает себя лучше и сильнее. Потому что думает, что может брать все, что захочет - ресурсы, земли, надежды, жизни. Так формируется любая власть, проросшая на теории превосходства - расового, национального, религиозного, какого угодно. Посмотрите, кем мы всегда были для Запада? Варварами, дикарями, пожирателями младенцев, опасной кровожадной ордой. Не одну и не две сотни лет Запад уже транслирует этот образ. Знаете, почему? Потому что только так формируется ненависть, страх, желание убить в тех, кто эту власть вынашивает в себе, кто ее подпирает, в ком она растет. Только так любой европейский или американский недоносок получает индульгенцию от всех тех зверств, что совершает на нашей земле. Мы для него - недолюди, законная добыча, генетический мусор. В его представлениях о жалости, совести, порядочности, честности, гуманности нас уже нет. Но это все-таки оружие обоюдоострое.

– Вы про перестать тоже видеть в них людей?
– спросил Марек.

– Да, - кивнул Свиблов, - совершенно по Конфуцию. Хотя бы на время. Ну, все, - он заторопился.
– Я поеду. Завтра...

Он щелкнул зажигалкой. Его лицо на мгновение осветилось, грустно блеснули глаза. Сделав шаг, Свиблов повернулся.

– Завтра и вы, и я можем умереть, - сказал он.
– Я вам не хотел... Чтобы предотвратить резню, нам придется действовать почти без подготовки. Может быть, это будет отчаянная атака смертников. Шансы совсем не велики, но по-другому, как вы понимаете, не получится. Если вы хотите отказаться...

– Нет, - сказал Марек, - нет, я пойду.

– Спасибо.

Водитель 'пассата' зажег фары. Фигура Свиблова, отрастив длинную тень, шагнула в их свет. Зазвонил телефон.

– Да!
– Держа трубку у уха, Свиблов потянул на себя дверцу.

Марек успел добраться до крыльца.

Это его и спасло. Когда он обернулся, из черноты неба на 'пассат' на белесом, почти бездымном хвосте упала смерть.

Дом вздрогнул, и крыльцо встало на дыбы. Скрученный как полотенце воздух хлестнул Марека по лицу и отбросил на перила.

Из 'пассата' с грохотом ударил столб пламени, мертвой пастью раскрылся капот. Свиблова отшвырнуло в сторону вместе с дверцей, и он неподвижной изломанной куклой распростерся на земле.

Водитель сгорел.

Запоздало, откуда-то со второго этажа, посыпалось стекло. Черный дым повалил из автомобиля в темное небо. Пламя, быстро опав, отблесками испятнало землю.

– Марек!

Мама с истошным криком выбежала из подъезда и остановилась на ступеньках, в оцепенении глядя на останки 'пассата'.