Очерк о родном крае

– Все?
– шепнул Марек.

Дина промолчала.

В квартире было тихо. Ни вздоха, ни шороха. Может, проверяющие только притворились, что ушли? В темноте Марек неожиданно перестал адекватно ощущать свое тело. Нога то ли затекла, то ли нет. Согнутая в локте левая рука притворялась несуществующей, отсохшей. Что-то лениво ползало от поясницы по спине к шее и обратно, словно там открылся маршрут позвоночного экспресса для всяких невидимых насекомых.

– Дина, - прошептал Марек, - ты здесь?

Дина чуть сильнее сжала его запястье.

Ах, да, это же ее пальцы! Что-то он уже путает, где свое, где чужое. Все-таки ему неуютно. И немного страшно.

Какой такой Дина знает секрет?

Бумм! От близкого стука в стену Марек дернулся и занозил ладонь. Резкий испуг холодом продрал сердце.

– Слышите?
– сказала мама.
– Еще минут десять постойте пока.

– Что там?
– спросила Дина.

– Цветковых взяли. Шевелевых обоих. А у них дети. Элю Растамаеву тоже. Аж два грузовика подогнали.

– Сволочи, - сквозь зубы сказала Дина.

– Чего они хотят?
– спросил Марек.

– А пойми их, - сказала мама.

Она ушла. Дина отпустила запястье. Сейчас, когда непосредственная опасность отступила, Марек почувствовал дурноту.

– Это глупо, так отлавливать людей, - сказал он, сглатывая кислую слюну.
– Не вижу смысла. Здесь же не террористы и диверсанты.

– Чего ты тогда спрятался?
– со смешком спросила Дина.

– Просто...

– Что?

– Они убили Андрея.

Они помолчали, словно заново привыкая к действительности, в которой произошла смерть близкого им обоим человека.

– Прости, - сказал Марек.

– За что?
– отозвалась Дина.

– Я думал отбить тебя у Андрюхи, - признался он.

– Не получилось бы.

– Почему?

– Андрюшка был...
– Марек почувствовал, что Дина улыбается, вспоминая.
– Он был очень настоящий.

– А я?

– Знаешь, я же много где работала. И в психиатрической. И в полевом госпитале однажды. Ты только не обижайся, Марк. К нам контуженных привозили. С юга, с Урала. У многих, у кого легкой тяжести, был такой вид... ну, будто они не понимали, где находятся. У них была своя реальность, боли в голове, шумы, ревербации, глухота. Когда я тебя в первый раз увидела, у тебя было такое же лицо. Все вокруг - само по себе, и ты - сам по себе.

– А сейчас?

– Сейчас лучше.

– Но недостаточно, да?

Дина шевельнулась.

– Марк, а вот если бы ты был вместо Андрюшки там, на Талалихина? Ты бы бросился меня отбивать?

– Я?

Марек зажмурился.

Он ясно увидел себя подающим патрулю документы. В хорошем плаще, с сумкой через плечо. Преуспевающий джентльмен. Повелитель собственного мирка. Пробор. Улыбка. Европаспорт. Господин сержант, хорошая погода, не правда ли? Все в порядке? Замечательно. А у моей девушки? Нет?

Лицо медленно вытягивается на мигающий красный диод сканера. Это какая-то ошибка. Нет, я не протестую. Да-да, обязательно разберитесь, так не должно быть. Я понимаю, что нужна дополнительная проверка. А мне с девушкой нельзя?

Да, я подожду. Сколько ждать?

Он растеряно смотрит вслед Дине, гоня шевелящиеся в душе тревожные мысли. Как же так? Что у нее с пропуском? Дина оглядывается, ее уводят в пристройку. Сержант шутливо отдает ему честь.

Мерзость!

– Я, наверное, бы не понял, не осознал...

– скрипучим голосом сказал Марек.
– Я подумал бы, так и надо. Они же власть.

– Спасибо, - тихо сказала Дина.

– За что?

– За честность.

Марек сжал кулаки.

– Я исправлюсь.

Они вылезли через полчаса.

Весь двор перед домом был разъезжен, ивняк ободран, растерянными, тревожными кучками стояли у подъездов люди, все женщины да дети.

С улиц Южной и с Комвольцева забрали пятьдесят человек. С Красной - еще десять. Чуть ли не треть здесь живущих. Грузчиков, водителей с ночных смен, десятиклассников, идущих в школу. Отцов, сыновей, братьев. Семь или восемь женщин.

Никто не знал, как надолго.

Соломина не выловили - они успели загнать микроавтобус в один из гаражей за домами и повесили замок снаружи. Там и пересидели.

У хоккейной коробки старики колотили секции поваленного ограждения. Ревел ребенок. Марек бродил между домами, не прислушивался, но слышал разговоры. На душе было муторно. Наверное, он бы бежал и спасал, если бы не один, если бы знал, куда.

Жутко не хватало Андрея.

Не хватало.

– Феоктистова Жору ранили...

– Нам еще повезло, мы в дровеннике...

– Какой-то кошмар! Делают, что хотят!

– Мертвого Канина боятся...

С нарастающим ревом, перекрывая голоса, проскочил над крышами вертолет, взял на север, видимо, к Туле или Рязани. За ним пролетели еще два.

Зашевелились.

– Можно с района выйти?
– спросил Марек какую-то женщину в длинной зеленой кофте поверх светлого платья.

– Нет, - качнула головой она, - запретили.

– А если в магазин надо?

– У вас чего нет?
– живо откликнулась женщина. В ее взгляде появилось участие.
– Хлеба могу дать, немного, четвертушку. Крупы полкило. Манной, правда.

– Нет-нет, - сказал Марек.
– Я не понимаю, почему запретили. А если что-то срочное? Если нужна медицинская помощь?

– Это вам к Тамаре Андреевне, она бывший врач. Вон, у шестого дома стоит, - показала женщина на низкую фигурку в летнем плаще.
– Она подскажет, посмотрит, если что.

– Спасибо, но я вообще, - сказал Марек.

Он кивнул, прощаясь.

Его неожиданно посетило странное ощущение. Марек словно увидел себя с высоты нескольких десятков метров, беспокойную точку, совершающую непонятные эволюции, перемещающуюся от дома к дому. Точку было жалко. И было жалко все другие точки. От них тянулись вверх тонкие черные ниточки страхов и белые ниточки надежд.

Потом пошел дождь.

К вечеру на севере заворчало.

Это ворчание можно было спутать с рокотом далекого грома. Но Марек знал, что это. Канонада. Артиллерийский огонь.

Он был в Турции во время обострения турецко-курдского конфликта. Курдам тогда удалось незаметно подтащить гаубицы и устроить обстрел приграничных территорий. А городок с труднопроизносимым названием, в который их накануне вывезли на открытие агрохимического комплекса, построенного Евросоюзом совместно с местным холдингом, находился, кажется, не более, чем в девяноста километрах от нейтральной полосы.