Очерк о родном крае

– Вы как по Маяковскому, - сказал Соломин.

– Что?

– Стишок у него такой был. 'Что такое хорошо и что такое плохо'. Замечательный детский стишок.

Марек мотнул головой.

– Не помню. Я про другое. Александр Михайлович зовет меня к себе. Но мне надо разобраться, в чьих интересах он и вы тоже действуете.

Соломин хмыкнул.

– Боитесь прогадать?

– Нет, - сказал Марек, - я боюсь, что буду воевать ради не понятной мне цели.

– Ах, в этом смысле, - Соломин потер губу.
– А ради какой цели вы согласились бы воевать? Ради своей или общей? Ради Андрея и Дины, своей семьи или ради всех остальных людей, живущих в области?

– Вы не поняли, - сказал Марек.
– Это я уже решил. Но как определить, что из моих и ваших поступков будет для людей благом, а что нет? Где грань, граница, отделяющая одно от другого?

Соломин мелко покивал.

– Да-да, я понял. Знаете, Марек, Марк, этим вопросом обычно прикрываются люди, которым ничего не хочется менять. Недостаток пассионарности, жертвенности ради идеи, замысла, общего дела они объясняют для себя тем, что, что бы они не предпринимали, все равно ничего не изменится - обстоятельства, противная сила или сама природа всегда будут сильнее их. Они готовы приспосабливаться к самым мерзким режимам и правилам, лишь бы ничего не трогать в себе, в своем мирке, потому что не видят этой самой разницы, не видят добра и зла, а видят зло и зло. Им страшно поднять голову...

– Это не мой случай, - сказал Марек.

Соломин посмотрел остро.

– Возможно. Тогда водораздел должен проходить здесь, - он показал на сердце.
– Здесь вы решаете и соглашаетесь или не соглашаетесь с тем, что делаете вы, и с тем, что делается вокруг. Если полагать, что в каждом из нас заключена частица Бога, то она находится там. В сердце, в душе. Доверьтесь ей.

– То есть, определять мне самому?

– Конечно. Этот выбор никто и никогда не сделает за вас, хотя, подозреваю, многим бы хотелось именно этого. Делегирование полномочий органам власти во многом идет именно от нежелания отвечать за свой выбор. Или вообще за что-либо отвечать. Ведь так хорошо, когда кто-то делает это за тебя. Но на самом деле, как ни парадоксально, задаваться вопросом, что хорошо, а что плохо, возможно только в ситуации, когда она не требует немедленной реакции, когда можно определиться и взвесить варианты. Но на войне нет этого выбора. На войне ты всегда знаешь правду.

– Правда у каждого своя, - сказал Марек.

Соломин улыбнулся.

– Это ложь у каждого своя. А правда одна для всех. Андрея убили, и это правда. Как для нас, так и для миротворческого контингента. Все остальное - ложь. Дину...
– он обернулся на окно.
– Дину изнасиловали, и это тоже правда, как бы и кто не старался доказать обратное. Правда также в том, что НАТО пришло на нашу землю обманом, вырядившись в шкуру защитника от соседей. И в том, что многие это начинают понимать. Но, к сожалению, еще не все. Тебя хотят убить, и ты можешь принять это или защищаться. Вот основной выбор. Не плохо, не хорошо, а убить или быть убитым.

Марек пошевелил плечами.

– То есть, война...

– Уже, - сказал Соломин.
– Москва выступила.

– Что?

– Вчера ночью произошел мирный переход Тулы под протекторат Москвы, Рязань, думаю, освободили часа два назад. Нас просят поддержать наступление в городе, но мне видится это чересчур опасным. Так что вы уж определитесь, Марек.

Соломин поднялся.

– Постойте!
– Марек вспомнил рассветный визит.
– Тут был человек. Он сказал, что территорию завода перекрыли, и будет облава. Он тоже искал Свиблова.

– Черт!

Соломин застыл и зажмурился, соображая. Потом торопливо набрал короткое сообщение на вытащенном из куртки телефоне.

– Так, - повернулся он к Мареку, - у вас есть, где спрятаться?

– Дома.

– Господи, Марек, я говорю - спрятаться, а не сидеть и ждать! При облаве, извините, гребут всех от четырнадцати до шестидесяти, и разбираются с ними уже в участках. Иногда люди сидят в КПЗ до двух недель.

– С какой стати?

Соломин махнул кому-то в дальнем дворе. Ему махнули в ответ.

– У нас по другому не бывает, - сказал он, пожимая Мареку руку.
– Все, еще увидимся. Извините, взять вас с собой не могу.

Из пространства между домами выдвинулся микроавтобус и, тяжело переваливаясь на колдобинах, описал широкую дугу. Соломин торопливо зашагал к нему. Где-то в стороне блокпоста коротко, словно примеряясь, рявкнула сирена.

Соломин побежал. Куртка вздулась у него на спине. Он забрался в микроавтобус в аккурат под разлившийся в воздухе звонкий и мертвый голос:

– Граждане! В вашем районе проводится полицейская операция! Просим соблюдать спокойствие, приготовить документы и не препятствовать представителям власти и миротворческого контингента.

Марек ощутил странное движение в груди. Где-то, видимо, в генетической памяти сидела ненависть к таким объявлениям.

Помнишь? Помнишь?

– Русские солдаты! Сдавайтесь! Вы окружены. Горячая еда, теплая и сухая одежда, медицинская помощь ждут вас в ближайшем немецком полевом госпитале.

Зубы сжались - не разжать.

Микроавтобус, набирая ход, покатил к дальнему проезду. Гроб с Андреем вывозили той же дорогой. Только Марек удивился - разве там не додумались перекрыть?

Вдалеке, на пустыре, появились маленькие черные фигурки людей. Появились они и между домов. Несколько 'Хамви' и грузовиков держались за ними. Воздух дрожал выхлопами.

Снова заревела сирена.

Марек пошел в дом. Сухой треск автоматной очереди заставил его повернуть голову. Уже? Облава с убийствами?

Обеспокоенная мама встретила его на пороге:

– Что там?

– Полицейская операция.

Из кухни выглянула Дина.

– Нам надо спрятаться!

– У меня - европаспорт, - сказал Марек.

– Дурак! Они разбираться не будут!

– Да-да, сынок, - закивала мама.

Вдвоем они потянули его в загиб коридора, к вделанной в стену кладовке.

– Сюда?
– удивился Марек.

На полках кладовки спрятаться было негде. Марек с трудом представлял, что он там вообще поместится. А отбивать место у банок с краской и сердито белеющего сливного бачка хотелось еще меньше.

И, можно подумать, сюда, конечно, не догадаются заглянуть!

– Так, давай-ка!

Мама принялась вынимать банки, подавая их Мареку. Одну, другую, третью. У него не хватало рук.

– Мам.

– Составляй на пол.

Дина выбежала на кухню - смотреть, как близко подошли миротворцы. Голос с предложением соблюдать спокойствие бился в окна.

Марек заторопился. Банки звякали и пытались вырваться из пальцев. Он громоздил их одну на другую. Олифа. Лак паркетный. Снова олифа.