Одержимость

И, к сожалению, его двухминутное появление во время моего свидания стало болезненным напоминанием о том, что с Марком у меня этого нет .

Ни искры.

Ни огня.

Ни притяжения.

Что ужасно обидно, потому что Марк — замечательный мужчина. Именно о таком мужчине я должнабыла мечтать прошлой ночью, а не о своём пациенте. Или уже бывшем пациенте.

Трачу ещё час, просто сидя за столом. Мой мозг слишком рассеян и перегружен, чтобы сосредоточиться на записях, которые нужно сделать. Поэтому я решаю собрать вещи и взять работу домой.

Сначала у меня самой приём у доктора Аверина, но, возможно, после него приму ванну с лавандовой солью, чтобы попытаться очистить разум. Бокал вина во время купания, наверное, тоже не помешает.

Я даже не притронулась к зелёному чаю, который Софа сделала перед уходом. Он уже остыл, поэтому я разогреваю его в микроволновке и переливаю в свою термокружку, чтобы взять с собой.

На подходе к двери кабинета, я всё ещё нахожусь в тумане, который окутывает меня целый день. К тому же, несу целую охапку папок с документами, свой ноутбук и термокружку, и мне приходится перекладывать всё в одну руку, чтобы выудить из сумки ключи от кабинета. Мой взгляд направлен вниз, когда я распахиваю дверь и делаю шаг… и врезаюсь прямо в кого-то.

Одна за другой папки начинают выскальзывать из рук, наклоняюсь вперёд, чтобы их поймать. Из-за этого термокружка наклоняется. Видимо, я не плотно закрыла крышку, потому что пластиковый клапан отщёлкивается, и всё содержимое моей большой кружки выливается, окатывая человека, в которого я врезалась.

Это происходит за долю секунды.

— Блин. Простите, я так… — Замираю, когда поднимаю глаза и вижу красивое лицо, смотрящее на меня сверху вниз.

Глеб .

Он протягивает руку, чтобы удержать меня, когда я теряю равновесие.

— Ты в порядке?

Таращусь на него, не в силах произнести ни слова.

— Я… я тебя не заметила. Что ты здесь делаешь?

— Пришёл поговорить с тобой. — Он оттягивает промокшую насквозь рубашку от кожи. — У тебя там что, кипяток?

Мотаю головой, пытаясь выйти из ступора. Я только что облила обжигающим чаем этого мужчину.

— О, боже мой. Прости, ради бога. Я сейчас что-нибудь принесу.

Глеб следует за мной. Иду прямиком к нижнему ящику стола Софы. Он всегда набит пакетиками с кетчупом, соевым соусом, пластиковыми приборами и кучей салфеток из разных доставок. Нахватав охапку салфеток, нервно начинаю промокать рубашку Глеба. Но когда чувствую под тканью рельеф его напряжённого пресса, осознаю всю неуместность своих действий и снова извиняюсь, протягивая ему салфетки.

Он вытирается, как может, пытаясь привести себя в порядок.

— Я правда очень виновата. Я оплачу тебе химчистку.

— В этом нет необходимости.

— Я настаиваю. — Забираю у него мокрые салфетки и выбрасываю их в корзину. Когда я поворачиваюсь, комната погружается в тишину. Больше нет никаких отвлекающих факторов.

Глеб ждёт, пока наши взгляды встретятся, прежде чем заговорить.

— Почему ты отказываешься от меня как от пациента? — Спрашивает он прямо, без предисловий, и его вопрос повисает в воздухе, тяжёлый, как свинец.

Моё сердце начинает биться с бешеной скоростью, и я вдруг чувствую, как жарко стало в кабинете. Словно температура подскочила на десятки градусов.

— Я… Я должна извиниться за это. Мы слишком загружены, чтобы брать новых пациентов. Мне следовало понять это раньше, до того, как мы начали работать вместе.

Глеб щурится, его взгляд пронзает меня насквозь.

— Слишком загружены?

Киваю и снова отвожу глаза, не в силах выдержать его пристальный взгляд.

— Думаю, тебе очень понравится доктор Бойцов. Он прекрасный слушатель.

Его тяжёлый, неотступный взгляд словно прожигает мою кожу.

— А что, если я заплачу тебе вдвое больше?

— Ох, нет. Дело совсем не в деньгах. Правда, нет.

Глеб молчит слишком долго. Каждая секунда тянется бесконечно. Начинаю задумываться, слышит ли он, как моё сердце колотится о рёбра, словно пытаясь вырваться наружу. Когда он наконец заговаривает, его голос звучит низко, почти интимно. Бархатно.

— Марина?

Мои глаза невольно взлетают, встречая его взгляд. Ненавижу то, что мне нравится, как звучит моё имя, произнесённое им этим мягким, обволакивающим тоном.

— Ты первая женщина, с которой у меня появилась связь после смерти жены. — Он делает паузу, затем быстро добавляет, словно спохватившись: — Первый человек, я хотел сказать.

Сглатываю, чувствуя, как пересыхает во рту.

— В тот вечер после нашей сессии я проспал шесть часов подряд. Это рекорд с тех пор, как… — Он снова замолкает, позволяя недосказанным словам повиснуть в воздухе, тяжёлыми и плотными.

Он смотрит на меня с какой-то мольбой в глазах.

— Как думаешь, может быть, ты могла бы найти для меня время ещё хотя бы на несколько недель? Позволить мне продвинуться немного дальше, прежде чем переходить к кому-то новому? Я чувствую, что добиваюсь реального прогресса, и переход сейчас только отбросит меня назад.

Открываю рот, чтобы сказать «нет».

Твёрдое, уверенное «нет».

Но слова просто не выходят. Они застревают где-то в горле, перекрытые комом эмоций.

Как я могу сказать «нет» пациенту, который находится на таком важном перепутье? На таком хрупком этапе?

Как я могу отказать в помощи человеку, к уничтожению жизни которого, пусть и косвенно, но сама приложила руку?

Ответ прост: я не могу. Поэтому делаю глубокий вдох, собирая остатки самообладания, и выдавливаю из себя улыбку, которая, я уверена, выглядит жалко.

— Конечно. Да. Конечно, Глеб. Позвони завтра в приёмную, и Софа найдёт тебе место в расписании.

И вот так.

Всего одним неосторожным словом.

Одним согласием.

Я втянута в эту воронку.

Снова.

Глава 21

Сейчас

Трепет волнения пронзает меня, когда я сажусь в вагон метро по пути к доктору Аверину.

Я чувствовала потерю Глеба весь день. Острое осознание того, что больше никогда его не увижу. По крайней мере, если только не вернусь к своим старым, опасным привычкам. А этого я была твёрдо намерена избежать. Я буду ходить на работу и помогать людям. Ходить в спортзал и заниматься. Писать в своём блокноте, посещать сеансы терапии и быть нормальной. Абсолютно нормальной.

Но где-то глубоко внутри, в самой сердцевине души, я, кажется, знала, что так легко не будет.

Визит Глеба, его мольба о ещё паре сессий — это как бальзам на мою израненную душу. Внезапно мир снова обрёл правильные очертания. Это чувство похоже на то, когда вы расстались, а потом сошлись снова, и на короткое, хрупкое мгновение вас наполняет оптимизм, лёгкость и счастье, словно всё на свете возможно. Ловлю своё отражение в стекле вагона, когда мы подъезжаем к станции, и вижу, как по лицу скользит улыбка. По крайней мере, до тех пор, пока не замечаю в стекле ещё одно лицо — то, что наблюдает за мной .