Одинокий некромант желает познакомиться

Прикушенная губа и взгляд, который ищет, за что зацепиться.

— А сам ты с ним пробовал говорить?

— Он занят.

— Всегда занят?

— Его нельзя огорчать всякими глупостями. Он и так расстраивается, что я такой… бестолковый.

— А твой нынешний наставник тоже… считает тебя бестолковым?

Богдан вздохнул тяжелее прежнего.

— Он ждет, что я буду главным. Что я наведу порядок. А у меня не получается. Меня никто не слушает и вообще… они все такие дикие!

Анна не удержалась от улыбки. Дикие, стало быть…

— Миклош самый толковый, только он тоже хочет быть главным. А я не могу уступить. У меня папа граф, а у него кто?

— Кто?

— Понятия не имею, — он все же дернул плечом, и Анна убрала руку. — Но ведь не граф! И я ему говорил, что он должен меня слушать, что все должны. Игнат по ночам ревет, будто баба. Илья хамит. Ему вообще никто не указ. А еще кусок ложки наточил, словно нож, спит теперь с ним под подушкой. Шурочка боится. Всех боится. Я его не трогал, вот честное слово, а он все равно… и делает, что Миклош скажет. Янек тоже, но он вообще тугой. Курц, тот делает вид, что не слышит, когда я говорю. Почему так?

— Не знаю, — Анна подвинула остывший чай. — Пей… и на досуге подумай. Если отбросить факт, что ты граф, то чем ты их лучше?

Он подхватил корзиночку и ответил с немалой, как показалось, готовностью:

— Я знаю больше. Представляешь, Курц и читать не умеет! А Илья буквы путает. Про математику и не говорю… считают на пальцах. Силу так вообще погано контролируют. Миклош разве что более-менее справляется. Выскочка. Сидел бы в своем приюте… тетя говорит, что эмигранты дают лишнюю социальную нагрузку на бюджет, и это приводит к обнищанию нации.

— Твоя тетя экономист?

— Нет. Она просто… мной занимается. Но она много читает. И она умная, — при упоминании этой незнакомой Анне женщины, с которой, впрочем, Анна не отказалась бы свести знакомство, Богдан поежился. — А еще среди приезжих одни воры и убийцы… вот.

И он сунул в рот пирожное.

Вздохнул.

Закрыл глаза и пробормотал:

— Вкусно как… я люблю праздники. Пирожные подавали и иногда получалось… взять.

— А без праздников не подавали?

Он покачал головой.

— Будущий граф должен быть скромным в своих желаниях. И проявлять сдержанность. И еще питаться правильно.

— Это чем?

— Овсянкой. На воде. От нее цвет лица лучше становится, — он с трудом проглотил комок и, покосившись на Анну, потянулся к коробке. — И еще овощные супы были. Вареное мясо. Пудинг. Его тоже ненавижу. Он клейкий и тянется, но тетя говорила, что настоящий аристократ не должен капризничать.

Богдан потер пальцы и добавил.

— А наставник хороший, он хотя бы не порет. Никого не порет. Даже Арвиса не выдерет, хотя тот и заслужил. Поднял чудовище. И теперь все его боятся, хотя чего, если тварь изгнали?

— А они знают?

Мальчишка махнул рукой, мол, может, кто и знает. Ему-то что за дело.

— Расскажи.

— Зачем?

— Никто не будет слушать тебя только потому, что ты когда-нибудь станешь графом, — Анна пригубила отвар. — Люди готовы слушать того, кому доверяют. Понимаешь? Помоги им. И возможно, увидишь, что не все так плохо.

Кажется, ей не поверили.

Земляной натянул тонкий свитер из черной шерсти, который смотрелся мешковатым и грязноватым, а сам Земляной в этом наряде походил на бродягу. Впрочем, трость из красного дерева несколько портила образ, как и тяжелый кофр с серебряными накладками по углам.

— Думаешь, мальчишки ничего…

Глеб, конечно, старшего назначил.

И задание дал.

И даже скромно понадеялся, что то в достаточной мере объемно, чтобы времени на пакости не осталось. Но все же сомнения не отпускали.

— Думаю, что чем скорее мы вернемся, тем целее будет город, — пробормотал Земляной, разглядывая здание местечкового полицейского управления. Особнячок был невелик, а помимо полиции в нем ютилась городская управа.

Здесь пахло чернилами и булочками с ванилью.

…а кухарку придется новую искать. Старая вряд ли захочет возвращаться в дом, где убили ее племянницу. То есть, Глеб никого не убивал, но по опыту знал — не поверят. Полиция связываться не станет, у них как раз все строго, а вот обыкновенные люди в очередной раз убедятся, что от темных одни беды.

И беззаконие.

Он поднимался по ступенькам, спиной ощущая чужой взгляд.

…или это его собственная тьма шутит?

С нее станется.

Она любит безумие. Она прячет его порой и от самого безумца. И вправду ли Глеб уверен, что не причастен к этой смерти?

Уверен.

У него и свидетели есть.

— Сюда, — Мирослав Аристархович повернул влево, в узенький коридорчик, унылый, какими бывают только коридоры в казенных домах. — У нас тут слегка…

…пахло хлоркой.

И еще бумагами, которые складывали в коробки, а коробки выставляли в коридор, выстраивая из них стену. И узкий проход становился еще уже.

— …архивы переезжают. Говорят, что вскоре и нас попросят, управа себе целиком заберет, а нас куда на выселки отправят или еще дальше.

Узкая лестница.

Подвалы.

Запах соленых огурцов. Глеб не удивился бы, узнав, что те держат прямо тут, в какой-нибудь старой бочке, оставшейся с незапамятных времен. Местечковые нравы всегда удивляли его своей непосредственностью.

— Так-то у нас своей мертвецкой нет, а в больничку везти не велено было, — Мирослав Аристархович остановился перед неказистого вида дверью. — Выделили артефакт, для стазиса, стало быть… и вот…

Дверь открывалась с протяжным скрипом.

А бочка с огурцами отыскалась в углу. Опустевшая на две трети, она слегка поросла плесенью и самую малость позеленела. Глеб не удержался, заглянул внутрь, но ничего кроме мутноватой пены и камня, ею омытого, не увидел.

— Это Петрович, наш квартирмейстер. Очень экономный человек, — сказал Мирослав Аристархович, будто бы оправдываясь. — Вам светляка хватит?

Он висел под потолком, на тонком проводе, слабый камушек с почти истраченным зарядом.

— Вы не подумайте, обследование проводили нормально, но Петрович… не любит, когда подотчетный инвентарь просто так лежит. Я его сейчас найду…

— Не надо, — Земляной поставил кофр. — Маги мы или кто?

Комнатенка служила складом, причем складывали в нее все, чему случалось попасть в цепкие руки Петровича.