Одна маленькая ошибка

– Может быть, Джек с Дэвидом друг друга знают. Например, работают вместе. Дэвид же сказал, что ему кто-то платил за преследование.

– Да, – кивнул Кристофер, – но с таким же успехом он мог выдумать всю эту историю, чтобы снять с себя ответственность и заставить нас ловить собственный хвост. Так часто бывает.

– Но вы же нашли у него пачки денег.

– Он разнорабочий, им частенько платят наличными. Ада, он не смог предоставить ни одного доказательства, что ему давали некие распечатанные инструкции, равно как и показать объявление, на которое он откликнулся.

– Ну так и зачем он тогда признался в преследовании и похищении? Отказался бы сразу от всех обвинений.

– В преследовании он сознался сразу, потому что свидетели нашлись. А вот в похищении – только после того, как мы нашли окровавленную одежду у него в машине. Он лжец.

– Ты упоминал, что у него имелись трудности с обучением, – продолжила я, – а значит, он запросто мог поддаться манипуляциям Джека.

– Если бы Дэвид знал, что именно Джек ему платит, он бы сразу так и сказал, чтобы спасти собственную шкуру. К тому же в машине не нашлось образцов ДНК Джека, только Дэвида и Элоди.

Я вздохнула. Говорить о тебе мне было трудно, и хотя Кристофер продолжал стоять на своем, я тоже не собиралась отступать.

– А если мы найдем доказательства, что Дэвид и Джек знакомы друг с другом?

Кристофер откинулся на спинку стула, окинув меня внимательным взглядом.

– Ты так просто не успокоишься, да?

– Именно.

Улыбнувшись каким-то своим мыслям, он серьезно посмотрел мне в глаза.

– Если ты сумеешь доказать, что они знакомы, возможно – только возможно, – нам и впрямь придется приглядеться к Джеку Вествуду повнимательнее.

Глава тридцать седьмая

Пятьдесят восьмой день после исчезновения

Элоди Фрей

В подвале нет ни одной щели, куда мог бы проникнуть солнечный свет, поэтому я чувствую себя растением, чахнущим в темноте и роняющим один листок за другим. Если верить бумажному календарю, оставленному мне Джеком, я торчу здесь уже двадцать три дня. Джек отправил меня в подвал, сообразив, что оставлять меня наверху, в доме, слишком рискованно, поскольку в мансарде есть застекленные двери, ведущие на балкон. Третий этаж, конечно, но я бы все равно при первой же возможности разбила стекло и слезла вниз по побегам глициний, оплетающим стены.

А из подавала можно выйти только одним путем: по узкой лестнице, ведущей к единственной двери. Первый раз я попыталась сбежать в первую же неделю плена. Я целый день проторчала под дверью, отсидев всю задницу, в ожидании Джека – и, как только он открыл дверь, набросилась на него. Он попытался меня успокоить, но с таким же успехом он мог тушить лесной пожар стаканом воды. Я била и толкала его, пиналась обеими ногами, но лестница была слишком узкой, слишком неудобной, а Джек куда сильнее меня. Так что он схватил меня за запястья и грубо поволок обратно в подвал с такой скоростью, что я едва касалась ногами ступеней. А там он повалил меня лицом вниз и держал, пока я не перестала дергаться и верещать, как подстреленная. Он убеждал меня успокоиться, пока я не навредила сама себе. Говорил, что я для него самая большая драгоценность в мире, что он любит меня, что ему и самому не нравится вот так меня удерживать, – но все это время я чувствовала, как его затвердевший член упирается мне в поясницу.

Я велела Джеку катиться к черту. И добавила, что предпочту скорее сдохнуть, чем провести рядом с ним хоть еще одну минуту.

Он пришел в ярость. И оттащил меня, кусающуюся и брыкающуюся, в крохотную ванную, где запер на целые сутки в наказание. А может, он таким образом пытался защитить меня от себя самого, потому что мои слова злили его не меньше, чем удары кулаков.

Ванная не больше сушильного шкафа, и мне оставалось только таращиться в стены, кусать ногти до крови и слушать надоедливый звон капель из протекающего душа. Спать здесь было негде, только сидя на унитазе, поэтому получалось разве что подремать минут пятнадцать, не больше. Воды здесь хватало, а вот еды мне Джек не приносил, и когда он наконец-то выпустил меня оттуда, я была так благодарна, что даже не стала спорить, когда он велел мне переодеться в чистое прямо при нем.

Единственным утешением мне служит мысль, что Кэтрин собиралась продать «Глицинию» к декабрю. Сейчас уже октябрь. Не знаю, сколько еще смогу выдержать, однако мне отрадно знать, что после продажи коттеджа Джеку придется перевезти меня куда-нибудь. А значит, он выпустит меня из подвала, что, в свою очередь, откроет больше возможностей для побега. Но даже если сбежать не получится, он в любом случае перевезет меня туда, где людей побольше, чем в окрестностях «Глицинии». А чем больше людей, тем больше шансов, что меня обнаружат.

Теперь же я сижу на кровати и дожидаюсь, когда Джек принесет ужин. Заперев меня в подвале, он в первый же вечер перетащил туда небольшой холодильник и микроволновку, чтобы я могла поесть в его отсутствие. Однако, возвращаясь в коттедж, Джек настаивает на совместных трапезах. Я нервничаю. Потому что сегодня я попробую выяснить границы дозволенного. Проверить, как далеко он зайдет в попытках осчастливить меня. Я начала с мелочей, с просьб о всяких пустяках: бутылочка вишневой колы, новая резинка для волос… Теперь пришел черед просьб посерьезнее. Они станут плацдармом для других, еще покрупнее. Но пока что это будет самая крупная.

Хотя я ждала Джека, от скрипа открывающейся двери внутри все сжимается и снова включается рефлекс «бей или беги». Дверь закрывается, щелкает замок, и я слышу резвые шаги вниз по лестнице. У Джека хорошее настроение. Глубоко вдохнув, я стараюсь подавить всколыхнувшийся внутри страх.

Перед носом у меня возникает бумажная тарелка.

– Госпожа, – чинно возвещает Джек, пристраивая тарелку передо мной, а следом и соответствующий столовый прибор – пластиковую ложку.

Я забираю тарелку и ложку, стараясь не касаться при этом рук Джека. Еда уже мелко нарезана – Джек не настолько глуп, чтобы выдать мне посуду, которую можно разбить о его же голову, или прибор, сделанный из чего-нибудь опаснее дешевого пластика.

Сам он, как обычно, устраивается в кресле рядом с кроватью.

– Благодарю, – откликаюсь я, стараясь смотреть ему в рот, а не в глаза. В глаза ему смотреть сейчас не стоит, потому что я всякий раз проваливаюсь в воспоминания о том, что произошло на холме. А мне нужно научиться расслабляться при появлении Джека. Это все равно что постепенно привыкать к ледяной ванне: сначала дух перехватывает, но затем погружаешься в воду целиком и перестаешь чувствовать холод.

– Карри, – продолжает он. – Твое любимое.

– Выглядит очень аппетитно.

Я надеюсь, что если буду вести себя спокойно, а не как дикое животное, то Джек ослабит контроль, и тогда, может быть – только может быть, – я смогу выиграть эту маленькую битву, если не всю войну. Если бы несколько месяцев назад кто-нибудь сказал мне, что я смогу вежливо беседовать с человеком, который сначала похитил меня, а потом еще и применял силу, я бы ни за что в такой бред не поверила. Вот уж воистину – не узнаешь предел собственных возможностей, пока не подойдешь к нему вплотную.