Одна против зомбей

Мне очень захотелось чисто по-английски - без криков и битья посуды - свалить из приемной. Но тут же вспомнила слова шефа: "Если не сможешь добраться до Хорькоффа, считай, ты у нас не работаешь".

Нет, сестрицы, конечно же, нефиг из-за какого-то контракта подставляться под пулю или под статью беспощадного Уголовного кодекса. Хрен с ним с Пал-Никодимычем. Пусть увольняет. Для молодой, умной и энергичной девицы вроде меня открыты двери куда угодно - хоть в Кремль, хоть в бордель.

Я это, конечно, понимаю. Умом-то понимаю. А сердцу тревожно колотится не запретишь - боюсь быть выпертой из нашей шараги. Из-за этого-то молодость и погубила. Лучшие месяцы жизни ухандакала на страховки. А могла бы стать великой певицей или сняться в главной роли в блокбастере.

И если даже в конце карьеры миллиардершей стану, то радоваться жизни уже вряд ли смогу, буду уныло благотворительствовать, спонсируя защитников вымирающих выхухолей или каких-нибудь длиннопалых амбистом.

"А если я и в самом деле после сегодняшнего облома никогда не смогу подняться с колен?
– подумала я.
– Каждая победа несет привычку побеждать. А каждое поражение... Да еще такое позорное... Вдруг сейчас определяется мое будущее? Вдруг сегодня вся моя дальнейшая судьба превратиться в судьбину?"

4

И тут меня посетило видение, в коем предо мной открылись самые ужасные последствия панического бегства из приемной, по сравнению с которыми даже самые страшные видения Святого Антония и Иеронима Босха - мультик для малышни.

...И увидела я себя: стою - шальная, толстая и хмельная баба - в валенках и рваной телогрейке за прилавком лотка с матрешками, расположенного у ворот популярного у туристов монастыря. Тру опухшее от пьянства лицо. Широко зеваю щербатым ртом. Наливаю под прилавком водку в стакан. И, опасливо оглядевшись по сторонам, выпиваю его, занюхав рукавом телогрейки.

Ко мне нерешительно приближается стайка малолетних оборванцев - моих детей, прижитых от собутыльников, чем-то похожих на воробышков, с печатью вырождения на грязных мордочках.

– Ма-а-а-ма! Мы есть хотим!
– ноют оборванцы.

Они обступают мой лоток и дергают за рукава телогрейки.

– Заткните пасть!
– ору я на детей так, что шарахаются прочь стоявшие в пяти шагах от меня голландские туристы.
– Всех в приют сдам, падлы, коли будете глотки драть на родную мамочку!

– Не на-а-а-до нас в приют!
– плачут дети.

– А нефиг тогда доставать меня, маленькие твари!

Я выхожу из-за лотка и раздаю оплеухи отпрыскам. Те воют от боли и обиды.

Ко мне ковыляет, опираясь на видавший виды сильно потертый деревянных костыль, моя соседка по барачной коммуналке. Она успокаивает меня и уводит детей...

А ночью я возле высокого забора пью с бомжами паленку под уличным фонарем. Допив третий стакан, падаю в сугроб и дергаюсь в предсмертной агонии.

Увидев это, бомжи обшаривают мои карманы и разбегаются, чтоб их не повязала полиция, заподозрив в моем отравлении. А к моему остывающему трупешнику подбегают бродячие собаки. Они обнюхивают его, а потом дружно мочатся мне прямо на голову. Конец фильма...

5

Да, как говорится, скажи мне, какие кошмары ты видишь наяву, и я скажу, кто ты. Ах, как же был проницателен Пушкин с его "кровавыми мальчиками в глазах".

"А что, если у меня и в самом деле после нынешнего облома и дальше такая же свистопляска пойдет?
– напряглась я и без того вся напряженная, словно рессора тягача.
– И будут меня отовсюду гнать. И стану я опускаться все ниже и ниже. Начну бухать..."

– Ничего я не начну!
– буркнула я и ускорила свое хождение по приемной, стремясь вернуть себе ту смелость, которая притащила меня сюда из уборной.

И действительно, фигли ужасы нагнетать - не такая уж я дурочка, чтобы превратится в забулдыгу из-за пары-другой увольнений.

Нынче кадровый дефицит почти везде. А скоро у меня диплом вузовский будет - уж той же секретуткой легко устроюсь. К тому же у меня есть целых два года трудового стажа, а это вам не Бобик на Cadillac пописал.

Могу даже сама не рассылать резюме и не бегать по отделам кадров. Обращусь в кадровое агентство. Там мне быстро непыльную работенку подыщут. Буду сидеть в офисе и кофий с пирожными кушать.

Ко всему прочему: на большую зарплату не претендую, а в ОВО "LАДИК" много чему выучилась.

Есть у меня, конечно, и некоторые недостатки. Не владею персидским языком, не имею нобелевской премии и высоких ученых званий и степеней. Нет и опыта работы топ-менеджером в "Сбербанке" или "Газпроме". Не умею даже взламывать банковские коды. И всюду всегда опаздываю.

А еще я не люблю сидячей работы и напрягов со стороны начальства. Не люблю, когда идет рутинная работа - без капли приключений и романтики (приходится тогда добавлять все это в свою профессиональную деятельность самой, от чего у коллег и работодателя на голове от ужаса и изумления встают волосы дыбом). Не люблю, когда на работе постоянно бухают или закидываются марафетом. Не люблю строгую дисциплину. Не люблю расхлябанности, склок и подстав. Не люблю, когда начальство кидает на бабки, при этом выжимая из тебя последние соки. Не люблю, когда меня посылают в командировку в Мухосранск, в котором в этот момент минус пятьдесят и голодные волки бегают по улицам.

Короче, много чего не люблю, много от чего меня тошнит.

А вот работа страховым агентом мне понравилось, несмотря на то, что весь трудовой коллектив нашей шараги - даже уборщицы - был весьма похож на шайку гопников.

Я вовсе не лезу из кожи вон, чтобы продвинуться по карьерной лестнице и заработать сто миллионов баксов. Просто авантюрный дух ОВО "LАДИК" подпитывает меня адреналином и изгоняет из тела апатию и депрессуху, которой я весьма податлива в силу чувствительности натуры и тончайшей организации души.

Когда я охочусь на клиента, то испытываю примерно те же чувства, что и охотник на крокодила-людоеда.

Когда он, вооруженный лишь одним копьем с каменным наконечником подбирается, чавкая босыми ногами в болотном иле, сквозь тростник к лежбищу крокодилов, то еще не знает, кого он встретит на своем пути - матерого десятиметрового убийцу или маленького зашуганного зеленого зубастика, которого перешибет своей клюкой любая старушка из Люблино. И поэтому сердце охотника трепещет от волнения.