Одного поля ягоды

Глаза Нотта расширились на секунду или около того, а челюсть отпала. Он быстро собрался и заметил:

— Вижу, это для тебя не новость.

— Эм. Извини, — сказала Гермиона. — А должна быть?

Она видела, как Том занимается магией, — тогда она ещё думала, что это телепатия, — когда ему было десять лет. Он называл это контролем разума, она так же думала об этом, и она боялась его. Она считала, что нет ничего более агрессивного, чем навязывать свою волю: это было лишение личной автономии. Это было глубокое насилие над естеством.

Мистер Пацек называл способность Тома уникальной формой магического видения, не используя слово, которое только что обронил Нотт, «легилимент». Мистер Пацек рассказал ей, что медитации помогут ей отразить уникальную способность Тома к убеждению, советуя ей медитативные техники, которые она с достаточным постоянством тренировала годами. Но её разум не был спокойным и умиротворённым местом: Гермионе часто было тяжело уснуть из-за мыслей, гудящих вокруг неё, когда закрывались её глаза. Она держала свой ежедневник на прикроватной тумбочке на случай, если ей придёт в голову идея, которую она захочет изучить позже.

Она признавала, что не была так хороша в медитациях, как хотела бы — но у неё не было срочной причины приоритезировать это выше её остальных внеклассных проектов. Том ничего не пробовал с начала первого года. Она знала, что он мог сказать, что люди обманывают его, поэтому она старалась никогда не делать этого при нём. Она научилась неплохо увиливать и пропускать слова, и когда она смотрела ему в глаза, складывая числа в уме, он не выказывал никаких признаков того, что когда-либо относился к ней с подозрением.

Если подумать над этим, она доверяла Тому.

За годы он научился сдерживать себя. Она знала, что он не был идеальным старостой — но, опять же, и она тоже. И она знала, что он может быть опасен — любой, кто владел волшебной палочкой, был потенциально опасен. То, что Том был умелым и магически сильным, не делало его автоматически опасным или опасностью для общества. И уж тем более это не делало его неблагонадёжным.

Гермиона резко вспомнила о случае со своей соседкой по спальне Шиван Килмюр, которая обвинила Тома в жульничестве на втором курсе. Шиван была права, но у неё не было веских доказательств, кроме слухов, и Гермиона защитила Тома.

И вот теперь Нотт обвинял Тома в том, что он… Он читает мысли?

С доказательством или без, это не изменит факта, что Том действительно владел неким умением по контролю разума.

Она не знала, что теперь делать. Отрицать и покрыть Тома? Или постараться вытащить больше информации из Нотта? Он, что очень раздражало, имел доступ к ресурсам, которых у Гермионы не было.

— Это неважно, — сказал Нотт. — Что ж. Ты знаешь. Как ты об этом узнала? Он?..

— Это не твоего ума дело.

— Нет, — сказал Нотт, не убирая палочки. — Моего. Ты знаешь, что это значит?

— Раз уж я «безнадёжно невежественна», почему бы тебе не просветить меня? — раздражённо сказала Гермиона, запуская руку в карман мантии.

— Риддлу сколько, пятнадцать? Шестнадцать? И он уже легилимент с уникальной силой, что говорит о том, что он тренировался годами, чтобы это освоить, и я знаю, он этого не делал, — сказал Нотт, перечисляя факты, пока ходил взад-вперёд перед меловой доской. — Я помню его первый день здесь, когда он был слизеринским неправильно распределённым грязнокровным мальчиком с его подержанными книгами и заношенными мантиями, с его грязным магловским именем. Никто не смотрел на него дважды, и уж тем более никто не мог научить его чему-то настолько ценному, как легилименция.

Другим объяснением будет, что у него не было учителя — ему он был не нужен, чтобы научиться. Из этого я делаю вывод, что он владеет некоторой природной склонностью к этому искусству, — бормотал Нотт, но говорил ли он с самим собой или Гермионой, она не могла сказать. — Дар крови. Унаследованная магия — магическое наследие — его фамилия — Риддл. Он грязнокровка… Если только нет.

Нотт остановился как вкопанный:

— Грейнджер, что ты знаешь о семье Риддлов?

— Почему бы тебе его самого не спросить? — Гермиона говорила с нескрываемым бешенством. Ей становилось всё более неловко от дерзости и самонадеянной манеры Нотта. Она была достаточно знакома с культурой волшебников, чтобы знать наверняка, какой язык считался допустимым в смешанной компании, и Нотт абсолютно перешёл черту. В её праве было отправить его отбывать наказание после уроков, но это будет означать, что ей придётся сидеть с ним в одном кабинете часами… А его присутствия сейчас было более чем слишком много.

— Потому что я ему не нравлюсь. Он начнёт спрашивать меня, почему я задаю ему вопросы, — сказал Нотт, которому не удалось сдержать содрогания. — Но по какой-то непостижимой причине, которую я вообще не могу объяснить, — он с особым выражением посмотрел в сторону Гермионы, — ему нравишься ты. Определённо, ты могла бы вытащить информацию из него.

— Определённо, — повторила Гермиона ровным голосом, закатывая глаза.

Нотт продолжил, не обращая на неё внимания:

— Всё, что тебе нужно сделать — расстегнуть пару верхних пуговиц на блузке и наклониться над партой. Риддл не сможет устоять…

С Гермионы было довольно. Она вытащила палочку и указала на него:

— Флиппендо! Экспеллиармус!

Нотт, который не обращал внимания, врезался в меловую доску, и его палочка улетела из его руки в её.

Она засомневалась на кратчайший момент, а затем скрутила палочку — «рассечь воздух и взмахнуть» — в движении, которое она практиковала летом в подвале родителей:

— Конфундо!

Нотт сполз на пол спиной к стене, меловая пыль сыпалась ему на плечи. Его взгляд были мутным и расфокусированным.

— Почему ты так одержим Томом? — спросила Гермиона, наклоняясь к нему, крепко держа его палочку в своей левой руке и указывая своей ему в грудь.

— Потому что… Потому что он считает, что он идеален, — ошеломлённо сказал Нотт, слова смешивались между собой. — Идеальный Староста Риддл. Слагги думает, что он следующий Мерлин. Эдмонд-чёртов-Лестрейндж отрезал бы свою левую хромую ногу, если бы его попросил Риддл. Никто этого не видит? Все, кроме меня, совершенно сошли с ума? Только я вижу?!

— Какая вообще разница?

— Потому что он грязнокровка! — закричал Нотт, разбрызгивая слюну изо рта.

Гермиона отклонилась, скривившись.

Нотт снова заговорил, его голос стал тише, едва ли громче шёпота:

— Это полная бессмыслица.

Её гнев испарился: всё, что она чувствовала по отношению к Нотту теперь, было сожаление. Он представлял собой жалкое зрелище: свалившийся на пол класса, испачкавший мелом свою сшитую на заказ мантию и с волосами, упавшими на брови. Его глаза были дикими и налитыми кровью, его пальцы оставляли красные полумесяцы в бледной плоти ладоней. Как заплаканные девочки, которые осаждали кабинки туалетов в последние недели, Нотт выглядел, будто его охватил истерический припадок.