Одного поля ягоды

«Очистить мысли? Как это должно работать?» — размышлял Том за красноватой темнотой своих закрытых век. Он настроил дыхание, расслабил плечи и положил руки на свои колени ладонями вверх.

Это, должно быть, касается визуализации, решил он. С большой вероятностью Дамблдор покажет ему какой-то интересный магический трюк, а бoльшая часть магии была интуитивна для Тома. И он знал за годы экспериментов, что визуализация и воображение были ключевыми ингредиентами успешного исполнения волшебства.

Изображение ночного неба, пылающего движущимися созвездиями, образовалось в глубине его разума — такое же дивное небо, в котором он отказал утомительному акромантулу, запертому в сундуке. Миллион звёзд, рассыпанных по пустому сине-чёрному бархату, сверкающие, как снежинки, упавшие на его зимний плащ.

«Очисть их, — выдохнул Том. — Думай ни о чём».

Снежинки растаяли в чёрной шерсти. Мерцающие звёзды одна за другой пропали, оставили за собой пустую бархатную пустоту. Перед ним открылась зияющая пропасть: она поглотила его целиком, не оставив ничего — ни плоти, ни веса, ни чувств — даже звука его собственного пульса, бьющегося в ушах, даже шёпота каждого вдоха, проходящего через ноздри, оттенённого ароматом травяного чая с бергамотом, даже тихого урчания желудка, переваривающего остатки лимонного песочного печенья.

Пропасть расширилась, становясь необъятно широкой. Она была бесконечной, оставляя его без чувства пространства, не показывая, как далеко она простирается. В одночасье безликая чернота стала неизмеримо бесконечной. Ни время, ни масса, ни расстояние — ничто не имело значения, не в этом пустом пространстве между мышлением и сновидением.

Ничего.

Том открыл глаза.

— Чего это должно было добиться, сэр? — спросил он.

— Это практический урок, — сказал Дамблдор, пристально глядя на него. — Воистину уникальное учебное упражнение.

— Что-то должно было произойти?

— Продолжай, где остановился, Том. Постарайся не терять свою концентрацию.

— Профессор?

Том подождал ответа Дамблдора, но мужчина лишь глядел в его направлении, бесцельно играясь большими пальцами с приятной улыбкой на лице.

«Какая потеря времени, — подумал Том. — Я мог бы делать так много других, гораздо более продуктивных вещей».

Это был субботний ранний вечер в начале семестра, когда страх приближающихся экзаменов ещё не показался на горизонте в уме обычного ученика. Его однокурсники гуляли, наслаждаясь последними тёплыми осенними днями. Том мог бы найти занятия получше: учебная программа Ж.А.Б.А. была не такой уж сложной, но домашние задания начали отдаляться от того, к чему он давно привык. То, что когда-то было эссе, в котором можно было изложить учебник, превратилось в большие проекты, включающие практическую демонстрацию всех навыков и заклинаний, преподаваемых в течение семестра. Опять же, несложно — но отнимает ужасно много времени, когда у него есть другие проекты, над которыми нужно работать.

Он наполовину закончил черновик своей следующей статьи, которую он предварительно назвал: «Пересменка: чары температуры для идеальной смены блюд». Её бы дополнил набор схем движения палочкой, обучающих читателей, как зачаровать посуду для подачи горячих блюд, чтобы они оставались горячими, с обратным заклинанием, чтобы напитки и десерты были охлаждёнными. Он понимал, что это могло быть полезно и для зажиточных ведьм, которым бы хотелось, чтобы их основные блюда оставались горячими, пока гости наслаждаются aperitifs{?}[(фр.) закуски], и для работающих ведьм-домохозяек, которым нужен был готовый ужин для голодных мужей после их ночных смен.

К этой идее они с Гермионой пришли в его комнате в «Дырявом котле», когда она заметила, что он до сих пор пользовался своей коробкой, которую она подарила ему много лет назад. Это перешло в спор о преимуществах зачаровывания против наложения заклинаний: зачаровыванию сложнее учить и преподавать, и это имело ощутимое влияние на количество и качество зачарованных предметов. Заклинания, спорил Том, более гибкие, им легче обучить, а самое главное — в них есть популистская привлекательность. В конце концов, лишь некоторые семьи волшебников могли позволить себе зачарованный сервиз, и многие семьи хоть и имели один-два предмета в буфете для фарфора, но это обычно были подарки на свадьбу и унаследованные реликвии, а не что-то, зачарованное самостоятельно. Однако, большинство волшебников могло научиться вызывать заклинание температуры для еды и напитков.

Если бы его не пригласили на чай и игру в блошки с Дамблдором, они с Гермионой, вероятно, работали бы над схемами заклинаний или над другим учебным проектом. Выходные теперь были для них главной возможностью увидеться вне занятий, когда летние каникулы закончились. Он осмелился допустить мысль, что скучает по ней: в отличие от всех его однокурсников — всех, кого он знал вообще — присутствие Гермионы не раздражало его через несколько часов. Ему нравилось работать с ней над магическими проектами, и даже вещи, не имеющие ничего общего с магией или учёбой, доставляли удовольствие в её компании.

А когда она пропадала…

Летом он утешал себя, в её отсутствие, интересными книгами и периодическими изданиями, которые она приносила ему, включая статью о правильных условных знаках магических учебных схем или истории римских и англосаксонских оккупаций Йоркшира. Ещё был её успокаивающий аромат, который оставался в его комнате после её ухода: тонкое сочетание шампуня, банного мыла, хлопьев для стирки и естественный аромат её тела, который летом не был таким уж несуществующим, как он предполагал, большинству девушек хотелось бы, но для него это было далеко не непривлекательно.

Она бы умерла от стыда, если бы он это упомянул, поэтому он не стал. Он также не упомянул, что он ему нравился, что один или два раза за ночь он прижимал свой нос к подушке, на которой она лежала во время своего визита. При этом что-то довольно настойчиво прижималось к застёжке его пижамных штанов, и затем ему приходилось прижимать руку к себе, чтобы ослабить давление: это была развратная привычка, на развращённость которой в такие времена его рациональный ум не обращал внимания…

— Том! — голос Дамблдора перебил поток его мыслей. — Ты потерял свою концентрацию.

Том моргнул.

— Мои извинения, сэр, — сказал он машинально — а затем его внимание вернулось к исконному контексту их разговора. Его глаза сузились. — Концентрацию, профессор? Как — откуда Вы знали — Вы знали, что я…

Он остановил себя, чувствуя, что поднимается жар по его шее и распускается на его щеках.

Дамблдор слушал его мысли.

Это было отвратительно со всех сторон: и что Дамблдор знал, в каком направлении пошли его мысли, и что Том вообще об этом думал в первую очередь, и что он позволил себе быть облапошенным мешающимся стариком.

Чайные чашки загремели в блюдцах. Серебро и фарфор зазвенели на чайном подносе и позади стола, а феникс громко крикнул и распушил свои перья.

— Том!

Том прикусил язык. Грохот стих.

— Сэр, — сказал Том, проглатывая слова, которые на самом деле хотел сказать, — что это было?

— Начальное введение в окклюменцию, конечно, — ответил Дамблдор, ничем не показывая, что ему было некомфортно от проявления внезапной магии или темы измышлений Тома. — Окклюменция — это редкая магическая дисциплина, чьей функцией является позволить волшебникам и ведьмам укрепить свой сознательный разум и защитить тайну своих мыслей. Это сложная часть магии даже для взрослого волшебника и требует постоянного приложенного внимания, на которое способны лишь редкие дети. Именно по этой самой причине много лет назад я рекомендовал тебе отрабатывать медитативные техники. Сегодня я принял решение, что ты готов обучиться. Как думаешь, ты готов, Том?