Одного поля ягоды

Наслаждение и неудовлетворённость воевали внутри него, беспокойные мысли не давали ему уснуть.

Разочарование.

Он не почувствовал себя более культурно обогащённым после прослушивания трёх часов итальянских арий. Напротив, он был раздражён недостатком знаний языка, которые должны быть доступны человеку его статуса. Ещё больше его раздражало, что он вспомнил, что для вступительных экзаменов в Оксфорд и Кембридж требуются знания древнегреческого языка и латыни. А ему было необходимо поступить в университет такого уровня, чтобы попасть в высшие эшелоны британского общества.

Доктор Грейнджер, должно быть, когда-то учил латынь. Если у него до сих пор были старые учебники, он мог бы попросить Гермиону найти их для него.

Гермиона.

Она была… полезна.

Мир Тома разделялся по простому спектру, где один конец назывался «полезный», а второй — «ничего не стоящий». Потакание Гермионе способствовало продвижению его собственных интересов. Из всех людей, с кем он регулярно общался, она приносила наибольшую пользу на единицу потраченного времени. И ему стоило признать, что это время даже не было таким уж неприятным. В её постскриптумах было больше рассуждений, чем он получал за весь день школьных занятий.

Может, он и не разделял её выбор досуга, но тем не менее она была для него ценна. И в какой-то мере это было взаимно: она не разделяла его мнения о политике, но всё равно находила их дебаты интересными. А её компания была… терпима.

Он размышлял, стоит ли ему сказать ей об этом.

Он размышлял, было ли это показателем эмоционального роста — что он вообще допустил такое мнение. Он перевернулся и закрыл глаза.

====== Глава 4. Legerdemain ======

1938

Гермиона Грейнджер никак не могла решить, нравится ли ей Том Риддл или нет, но она знала наверняка, что это был её единственный друг.

Но люди же не обязательно должны нравиться, чтобы дружить с ними. Она читала в книжках по военной истории, которые она приносила Тому, как страны создавали альянсы с теми, которые им не всегда нравились. Англия воевала в Столетней войне с Францией — не считая остальной истории шестисот лет конфликтов, если ей не изменяла память, — однако Великобритания и Франция объединились в последней Великой войне{?}[Первую Мировую войну называли Великой войной… пока не случилась Вторая]. То же самое можно было сказать и об американцах, которые воевали с Британией лишь небольшой отрезок времени, но их общая история была не менее спорной.

Ну вот, пожалуйста. Не обязательно соглашаться с кем-то, чтобы оставаться учтивым: если тебе хватит терпения, чтобы заглянуть глубже непримиримых противоречий, ты найдёшь общие ценности и взаимодополняющие вас сильные стороны.

Иногда ей было тяжело оправдать свою дружбу с Томом Риддлом, но когда приходило одно из его писем, все зудящие сомнения успокаивались. Потому что это владение пером! Она никогда не встречала мальчика, который бы так писал, чей каллиграфический почерк был бы настолько выверен, чьё мастерство и словарный запас бы заставляли чувствовать себя учёной дамой, которая переписывается со своим знакомым литератором, а не просто ребёнком, который пишет другому ребёнку сквозь лондонские округа.

«Гермиона,

Я позволю себе не согласиться с тобой по вопросу уголовного правосудия. Я всегда находил ссылку практичной и, да, более милосердной системой исправления по сравнению с другой, более необратимой альтернативой. К сожалению, их полностью отменили к 1850 году. Я полагаю, что к тому времени парламент осознал, что железнодорожные шпалы не укладываются сами собой…»

Первые посылки, которые она ему отправила, состояли из конфет и печений в жестянках, но после пары комментариев об их питательности она стала посылать марки для ответных писем и пустые тетрадки. Позже они превратились в интересные журналы, продвинутые учебники, а с недавних пор — руководства по изучению латыни. Что ж, она не могла винить его за эклектичный вкус.

Её родители наверняка бы не одобрили, что она тратит бoльшую часть своих карманных денег на подарочные посылки, но все книги, которые она покупала для него, она сначала читала сама, а в том, что Гермиона проводит половину выходных, рассматривая газетные лотки и книжные магазины, не было ничего особенного.

За что им вообще её ругать? Неужели они хотели обделить и без того обделённого сироту добротой, которую ему больше неоткуда было получить? У него не было родителей, и, несмотря на то что настоятельница приюта уверяла, что все её юные подопечные — одна семья, было трудно заметить какие-либо признаки привязанности или любви среди сирот, а уж в отношении самого Тома вообще невозможно.

Да и вряд ли мама и папа Гермионы хотели бы лишить её единственного друга. Гермиона всегда была белой вороной, единственным ребёнком, которого называли «не по годам развитой» в шесть лет, «одиночкой» в семь, а к восьми — «необычной», потому что в её присутствии происходили странные события, в которых никого нельзя было обвинить: странным образом ломающиеся замки, взорванные трубы и маленькие пожары.

Долгое время она думала, что сходит с ума.

Она до сих пор не знала, сходит она с ума или нет. Она углубилась в книги, чтобы найти ответы — ведь там были ответы, это был лишь вопрос времени, сколько ей понадобится просмотреть книг, прежде чем она их найдёт, — она нашла несколько объяснений, но ни одно из них не было достаточным. После того как она встретила Тома Риддла второй раз, она поискала информацию о феномене экстрасенсорного восприятия, и её просто ошеломило, как глупо это всё выглядело. Спиритические медиумы и предсказание будущего? Ну и чушь!

Она скорее поверит, что Том Риддл был многообещающим виртуозом оперы (вдобавок к его остальным академическим талантам), чем в какого-то… Какого-то телепата.

В полном разочаровании в архивах библиотеки она наткнулась на ещё одно объяснение: Legerdemain, ловкость рук.

Другие люди могли раздавать и подмешивать карты одним взмахом запястья. Гермиона могла перевернуть страницу книги, не прикасаясь к ней и пальцем. Эту способность она обнаружила, когда в библиотеке объявили о закрытии. Она запаниковала от количества книг, которые даже не успела открыть, и страница, которую она читала по диагонали, затрепетала, как крылья бабочки, и вот под её дрожащими пальцами и испуганным взглядом одна страница переворачивалась на другую и на следующую, пока она не добралась до конца и не захлопнулась с грохотом.

Она смогла это повторить, раз в пять попыток. Стоило ей смешать концентрацию (она представляла лопасти ветряка, схему вращения шкивов в колесе лодки, спицы, установленные по оси велосипедной шины) и воспоминания о срочности, отчаянии, нужде.

В конце концов Гермиона решила, что она не сумасшедшая. Это были всего лишь фокусы, как те, которые она видела на сцене. Наверняка было ещё одно, более рациональное объяснение — просто она пока не нашла его. Как магнитное притяжение. Или статические разряды и биоэлектрические токи.

Она почти задавалась вопросом, не был ли Том Риддл сумасшедшим.

«…Ты утверждаешь, что автократическая система подвержена цареубийствам и вакууму власти. Я утверждаю, что проблема ошибочной системы была бы решена, если бы сам автократ был непогрешим. Александр и Наполеон, несмотря на все их победы и достижения, были неудачниками: с изъянами не только в их характерах, но и в их суждениях.

Однако я отлично разбираюсь в характерах. Видишь ли, Гермиона, я всегда могу увидеть, что мне лгут или, по крайней мере, что их отношение ко мне бесчестно и что они что-то прячут, предпочитая, чтобы я оставался в неведении. Это была исключительно полезная способность: именно благодаря ей я убедился, что мне стоило завязать с тобой знакомство, о чём я нисколько не жалею. Я часто раздумывал, пригодилась ли бы мне эта природная интуиция, окажись я на их месте…»