Одного поля ягоды

Успех стоил жертв.

Три. Гермиона тоже знала, что успех стоил небольших жертв — времени, и достоинства, и самоуважения. Гермиона гордилась своей возможностью отбросить эгоистичные порывы во имя службы общественному благу: она часто говорила об исправлении никчёмности волшебной бюрократии, но после прощупывания Тома она лишь изредка задумывалась о будущем состоянии своей личной жизни, считая её неважной, менее значимой, чем профессиональный успех. Её личная жизнь была чем-то, о чём она хотела задуматься через многие годы, но перед ней был представлен выбор. В сущности, это было притворство, но притворство или нет, это всё равно был неожиданный шаг по неопределенному пути.

Гермиона не была истинной слизеринкой, но после многих лет и десятков обмененных писем она понимала прагматизм. Это не означало, что он ей нравился, но она осознавала, что политическая философия и её практическое внедрение требовали двух разных подходов.

Разве это вообще жертва — небольшое притворство, такое лёгкое, что едва ли могло считаться притворством?

Существовала гораздо более великая цель.

(Цель Тома была другой, но не менее важной).

Гермиона в значительной мере вожделела успеха.

(Вожделение Тома было не менее значительным).

Был только один ответ, который он мог принять.

— Похоже, у этого есть все шансы выйти боком, — сказала Гермиона после некоторого раздумья. — Ты хочешь защитить нас от слухов, распространяя в первую очередь свои собственные слухи.

— Неплохая сводка, но не до конца верная…

— В чём я не права?

— Слух — это неподтверждённая, беспочвенная информация, — объяснил Том. — Он перестаёт быть слухом, когда мы убедимся, что подтверждение получено из первых рук.

— И это я педант, — фыркнула Гермиона. — Ладно, если я соглашусь с твоим планом, нам ведь не придётся делать ничего сверх улыбок и киваний, если кто-то спросит? Просто нужно сделать вид, что всё «нормально», и никто не будет задаваться вопросом, что мы делаем и что скрываем, — она сжала губы и сдвинула брови. — Мне не нравится, что нам вообще нужно алиби. Из-за этого я чувствую себя… преступницей.

— Ну, либо ты себя будешь ею чувствовать, либо дашь людям думать, что ты такая, — сказал Том без особого сочувствия. — Кроме того, разве это так плохо? Не то чтобы это — дать этому название — что-то меняет между нами.

— А разве нет? — спросила Гермиона.

— А тебя бы волновало, если бы меняло? — сказал Том. — Это временное неудобство, мне нужно было придумать убедительную причину для твоей матери, и эта давала преимущество гибкости. Когда мы вернёмся в Хогвартс, ты будешь старостой школы, и учителя захотят переложить на твои плечи любую задачу, которую им будет слишком лениво выполнять самим. С этим тебе не придётся сделать ничего больше, чем сказать, что ты занята, — ничто иное, как чистая правда, — и они оставят тебя в покое и найдут другую старосту, чтобы проставить оценки на эссе первокурсников.

Наблюдая, как искушение озарило выражение лица Гермионы, Том добавил последний штрих:

— И это будет вежливым отказом для всех приглашений. Ты знаешь, что в год Ж.А.Б.А. люди начнут окружать тебя за ужином, лишь докучая тебе просьбами о копии твоих записей с уроков. Когда ты будешь старостой школы, тебе будет позволено сидеть за столом Слизерина. Никто не будет беспокоить тебя — не когда ты будешь сидеть со мной.

Гермиона скептически на него посмотрела:

— Это и было твоей целью с самого начала?

— О, Гермиона, — сказал Том, улыбаясь. — Мы оба знаем, что я ставлю свои цели выше этого.

— Полагаю, ты прав, — вздохнула она. — Ладно. Будем действовать по этому твоему плану, но если он не сработает, мы придумаем что-нибудь ещё. «Вместе гулять» — это не постоянное обязательство, в конце концов.

«Нет, — подумал Том. — Пока нет».

— Обещаю, это сработает, — сказал он, — если только ты не проболтаешься.

Когда автомобиль заехал на подъездную дорожку Грейнджеров, Том очень галантно разыграл представление, открыв дверь и помогая Гермионе с её багажом. Миссис Грейнджер наблюдала за сценой, сузив глаза, но в итоге ей был нечего сказать. Жиль, который добрался до Грейнджеров, слетел, хлопая крыльями, с крыши на её плечо, и с последним холодным взглядом на Тома — и озабоченным на Гермиону — миссис Грейнджер прошла в дом, который не изменился за год с тех пор, как Том видел его: он был чистым, ухоженным и современным.

В нём не было претенциозности, но не было и элегантности. Дом Грейнджеров, как и все дома на Аргайл-стрит, был построен так, чтобы поместиться на их квадратный пригородный участок. Когда он остановился, чтобы повесить своё пальто на вешалку за дверью, Том заметил, что мог увидеть другой конец дома из прихожей. Каким-то образом комнаты казались меньше, чем он запомнил, косяки — слишком низкими, лестница — слишком узкой: вид был знакомым, но в то же время незнакомым. Подошвы его ботинок скрипели по линолеуму, и с тоской он вспомнил сияющий паркет в фойе Усадьбы Риддлов и толстый ворс восточного ковра на полу его спальни.

Когда его приглашали пожить с Грейнджерами летом перед третьим курсом, их дом казался невозможной роскошью для него. Тогда у него не было другой системы координат, кроме сиротского приюта Вула и Хогвартса. У них была батарея в каждой спальне, ванная с туалетом в доме и краны с горячей водой, которая текла чистой — и никогда не оставляла острый, металлический привкус на языке после того, как он почистит зубы. Увиденное подтвердило его предположения о достатке Грейнджеров, если бы их семейный автомобиль, случайное пожертвование Гермионой Грейнджер нескольких дюжин книг или рождественский взнос миссис Грейнджер в размере двадцати пяти фунтов стерлингов (двухмесячная зарплата воспитателя детского дома, как он узнал позже из подслушанного разговора) ещё не подтверждали этого.

А теперь, изучая интерьер их дома, у него было впечатление, будто чего-то не хватает, но он не мог назвать ничего пропавшим ни на стенах, ни в самих комнатах. Радиоприёмник в гостиной всё ещё был там, картины в рамках не поменялись, за исключением недавней фотографии Гермионы в бальном платье на вечере ветеранов в дальнем конце коридора.

Он не смог продолжать думать об этом: после того как они забросили багаж в свои спальни, им с Гермионой сказали собираться для «особенного ужина», который миссис Грейнджер ранее упомянула на вокзале. К тому времени как он спустился вниз по лестнице, было без пятнадцати восемь, и он с нетерпением ждал ужина. Он лишь съел тыквенную булочку с тележки со сладостями на обед да яблоко из корзинки для завтрака, и приглашение миссис Грейнджер к особому ужину было достаточным усилием, чтобы уговорить его остаться на ночь. Если бы он сразу направился в Йоркшир, его прибытие было бы за час до полуночи, что дало бы ему выбор между ужином в вагоне-ресторане, где применялись правила нормирования, или ужином в Усадьбе Риддлов из объедков, оставленных его бабушкой и дедушкой, отправленных на подносе.

И это раздражало лично, ведь еда была одной из немногих вещей, не подверженных магическим манипуляциям. Том мог удвоить количество еды, если у него было что-то для начала, но увеличение крошечной порции мяса, поданной стюардом поезда, не сделает пайковый мясной рулет лучше на вкус. Он мог подогреть любые объедки, приготовленные миссис Уиллроу по кулинарной книге Риддлов, но это не изменит чёрствой структуры хлеба, испечённого и доставленного до рассвета деревенским мальчиком на велосипеде.